Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира - Владимир Артамонов

Часто в повествовании о деятельности какого-то человека личная жизнь затрагивается отчасти. Да и незачем, казалось бы, приводить подробности, которые могут заинтересовать лишь болезненно любопытных людей. Но о моей сестре Инге после ее гибели ходило немало кривотолков, поэтому мне, ее родному брату, необходимо рассказать о ее личной жизни и гибели с той мерой правдивости, которая бы окончательно сняла ненужные вопросы, устранила бы белые пятна в понимании ее образа.

Мемуарная литература часто обеляет, оправдывает кого-то, ее жанр позволяет автору успешно это осуществлять. Я же рассказываю об обстоятельствах с помощью документов – материалов следствия, судебного процесса. И поэтому на этом фоне мои личные впечатления не могут быть наигранными, ложными.

Начну свой рассказ с того, что в первые годы своего выступления в большом спорте, а точнее, на чемпионате мира в Швеции в 1958 году (естественно, до своего замужества с Ворониным) Инга встретила человека, шведского гражданина по имени Бенгт, которого полюбила. И он полюбил ее тоже. Но им не суждено было соединиться в брачный союз. Ингу начали преследовать наши власти, на какое-то время она была исключена из сборной страны, один раз ее не пустили на первенство мира (и дважды исключали из команды для поездки на Олимпийские игры в 1960 и 1964 годах). Так что эта история имела для нее довольно тяжелые последствия. Впрочем, подробнее об этом рассказывает наша мама, Анна Михайловна:

«Инга любила одного шведа по имени Бенгт. Она познакомилась с ним в 1958 году на чемпионате по конькобежному спорту в Швеции. Он был высокий, красивый, добрый нравом, светловолосый. Он полюбил ее тоже. Они хотели пожениться. Ингу стали опекать сотрудники КГБ. При выходе из станции метро к ней подходил сотрудник и вел ее до дома. Он говорил о том, что если она уедет в Швецию, то ее родственники могут пострадать, так что она должна об этом помнить.

Инге за опоздание на первомайскую демонстрацию, где она должна была прошествовать в колонне прославленных спортсменов, значительно снизили стипендию (до 90 рублей) и, «приплюсовав» к этому ее любовь к иностранцу, сделали ее невыездной спортсменкой. В КГБ доложил кто-то об этом из близких по спорту людей…

В те годы – до замужества Инги с Ворониным – Инга как-то мне рассказала: «Когда меня сотрудник из органов предупредил, что в случае моего отъезда в Швецию может пострадать семья, я подумала: «Конечно, я могу заставить себя сделать то, что требуется, но в сердце моем все равно он останется навсегда». И потом добавила: «Знаешь, мам, если бы мне сказали, что можно пойти к нему пешком, я бы пошла пешком до самой Швеции».

А вот свидетельское показание тогдашнего тренера Инги, З. Ф. Холщевниковой:

«В 1958 году женская сборная команда СССР, в состав которой входила и Инга, выехала на чемпионат мира по конькам в Швецию, в г. Кристинехамн, где этот чемпионат проходил 11–12 февраля 1958 года. Я тогда как тренер тоже выехала туда с женской сборной командой. Мы до чемпионата мира в этом городе жили дней десять. Там Инга познакомилась со шведом по имени Бенгт, фамилии его я не знала. Он был одним из членов организационного комитета первенства мира по конькам, и потом он входил в судейскую коллегию в период проведения чемпионата мира. Инга влюбилась в него. После чемпионата мира наша команда переехала для проведения показательных соревнований в г. Бурленх (правильнее Бурленге. – В. А.). Бенгт жил в этом городе. Накануне нашего отъезда на родину, вечером, Инга поехала кататься на автомашине с Бенгтом. Вернулась Инга только на следующий день утром, в 6 часов. Мы возвратились на родину. Инга стала переписываться с Бенгтом, она говорила, что в это вмешался Всесоюзный комитет спорта, и ее переписка с Бенгтом прекратилась. О том, приезжал ли в СССР Бенгт, я лично об этом не знаю, хотя среди наших спортсменов ходили разговоры, что вроде Бенгт приезжал в СССР. По-моему, переписка Инги с Бенгтом была до ее замужества с Геннадием Ворониным» (Дело № 38301, т. 2, л. 193, об.).

За супружескую свою жизнь с Ворониным Инга не нарушила клятвы верности. Я об этом говорю с полной уверенностью, как человек, хорошо знавший свою сестру. Это подтверждают и материалы следствия.

Прошло более тридцати лет после ее гибели. Нашей маме рассказывали, что на Ваганьковское кладбище к могиле Инги приезжал один иностранец, высокий, интересный, и горько, горько плакал, совершенно не стесняясь своих слез и того, что на него обращали внимание. Мама мне рассказывала об этом, и мы оба подумали, кто это мог быть.

Расскажу о наших родственных с сестрой отношениях.

Инга была старше меня на пять лет, и мне, более младшему по возрасту, не пристало ей давать советов. У нас это выработалось само собой, по интуиции. К тому же я понимал, насколько напряженными были у нее тренировки, не говоря уже о соревнованиях, и не беспокоил ее даже обычными расспросами. Иногда я просто молчал в ее присутствии, чтобы дать возможность ее нервам отдохнуть, восстановиться. И все принимаемые ею решения на «личном фронте» по этой же причине я не комментировал. Я знал, что Инга очень надеется в этом на поддержку близких, и не хотел огорчить ее каким-то своим сомнением, ибо любое давление сильно расстраивало ее. Все мы вышли из нашей нелегкой жизни, приучившей нас надеяться на самих себя и самим решать свои проблемы, в том числе искать свой путь для самоутверждения. Инга его нашла, причем самым достойным образом, – и я это понимал и считал это самым главным из всех ее поступков. Поэтому сопутствующие ей в этом какие-то ошибки мне представлялись мелочью, которую не стоит даже принимать в расчет. Что я и делал. По этой же причине я не отговаривал ее от принимаемых решений, за исключением, правда, одного – когда ей стало совсем невозможно жить с Ворониным, который все чаще стал злоупотреблять спиртным, скандалить, распускать руки. Тогда, зная ее прощенческий характер, я попытался настойчиво ее поддержать в сформировавшемся было у нее решении развестись с ним. Но, к сожалению, она быстро забывала обиды, которые ей наносились, и вообще не умела держать на кого-то зла. Прощала она очень много раз и Воронина, его порой неприличное поведение. Много раз она хотела развестись, но какое-то время спустя отношения с мужем нормализовывались, потом снова портились – и так это продолжалось на протяжении всех лет супружеской жизни. И мои усилия по перемене этой ненормальности с обилием в ее жизни стрессов и трепки нервов оказывались бесполезными. И мы все, мама, бабушка, я, в том числе и сама Инга, не умевшая принять твердого, окончательного решения в этом вопросе, устали, запутались и не видели выхода из заколдованного, казалось бы, круга. Наверное, только силовой метод смог бы разорвать эти отношения. Попросту говоря, не спрашивая ее, надо было взять ее за руку, перевести на спокойное место в жизни, расторгнуть брак, приставить к ней надежного человека, который к тому же предостерегал бы ее от излишней жалости к тем, кто делает ей в конечном итоге плохо, от всепрощенчества. Но как можно вторгнуться в брачные отношения, в которых главными действующими лицами являются супруги и которым дано главенствующее право решать, быть или не быть вместе. Эта ее детскость – в таком, казалось бы, гиганте, сгустке воли, мужественности, терпеливости – была парадоксом натуры Инги. Она доверилась Воронину и с первых же встреч с ним искренне рассказала ему о своей жизни и тем самым как бы попала в железные тиски этого прагматичного, расчетливого, к тому же очень ревнивого, мнительного и мстительного человека. По всей видимости, он возомнил себя властелином, который теперь имел право диктовать ей свои условия жизни и поведения. Инга приняла эти правила и тем самым подписала себе приговор, ибо любой теперь ее мало-мальски самостоятельный шаг мог расцениваться им как отступление от клятвы. Вступив в брачные отношения с Ворониным, она оказалась в роли заведомо провинившейся, для обвинения которой неуравновешенному человеку достаточно было всего лишь слуха, сплетни, чтобы вновь считать ее в чем-то виноватой. На мой взгляд, они были не пара во многих отношениях. Ей нужен был очень покладистый, спокойный и разумный человек. Но судьба-злодейка часто соединяет нас совсем не с теми людьми, как бы желая позабавиться, поставить опыты, посмеяться над нами.