Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина - Бретт Кук

на самом деле хочет. Следуя фрейдовской универсальной сюжетной схеме, согласно которой любой роман организован по принципам человеческой жизни, «то, что движет текстом, постоянно повторяясь, – это воля к смерти, стремление к концу» [Там же: 102]. Необходимый и долгожданный заключительный аккорд, столь мощная сила в музыке, здесь равносилен смерти текста, а вместе с ним и смерти читателя – как читателя данного текста.

Но роман Замятина – это, помимо прочего, полемика с традиционными способами повествования и, следовательно, повествовательными концовками. Как говорил Йоги Берра, игра в бейсбол «не кончена, пока она не кончится». Роман «Мы» не кончился, хотя он и закончен.

2 × 2 = 5… Замятин явно не хотел, чтобы на последней странице читатель расслабился и успокоился, – напротив, он побуждает нас думать дальше. Как мог бы сказать Подпольный человек о своем несовершенном равенстве, «2 × 2 = 5» – это не начало конца, а просто начало. Этим мы вовсе не собираемся ограничивать или «финализировать» мысль читателя. Лучший способ закончить эту главу – сказать, что наше прочтение «Мы» еще «не кончилось».

Глава 7

Lex SexuaLis

1. Любовный интерес

Один из способов обнаружить человеческую природу – оскорбить ее. В этом отчасти состоит основная тактика антиутопической фантастики. Как мы отмечали в предыдущих главах, стоит писателю изобразить общество, действия которого далеко выходят за рамки обычного человеческого поведения, как большинство героев, а с ними и читатель, почувствуют угрозу дегуманизации. Наша реакция будет скорее эмоциональной, даже висцеральной, чем просто сознательной. Этот прием особенно действенен, когда речь идет о сексуальном поведении – теме, которая подробно и зачастую зловеще-экзотически трактуется почти во всех антиутопиях, а также в некоторых «позитивных» утопиях.

«Любовный интерес» в нашем искусстве практически универсален, и это неудивительно. Особое внимание, которое мы уделяем сексу, убедительно подтверждает наше ожидание, что формы поведения, приближенные к критической точке репродукции, в которой гены передаются от одного поколения к другому, будут оказывать большее эволюционное воздействие. Как выразился Э. О. Смит, «дарвинизм рассматривает дифференцированное размножение [учитывая, что особи не одинаково успешны в размножении. – Б. К.] как стержень эволюции» [Smith 1997: 70]. Репродуктивное поведение также будет сильнее удерживать наше внимание, которое здесь становится почти навязчивым. В нашем отношении к сексу проявляется феномен избирательной актуализации сознания на предметах, которые потенциально подвластны контролю (negotiability), и мы, конечно, хотим что-то с этим сделать, пусть и не все время.

Поэтому, когда общество начинает вмешиваться в наши интимные дела, мы тут же настораживаемся. Мы, скорее всего, выдадим сильную и, можно сказать, врожденную эмоциональную реакцию, прочитав в «1984», что режим Океании основал «антиполовой союз», допускающий половые сношения исключительно с целью производства детей. Бывшая жена Уинстона Смита называет секс «нашим партийным долгом» [Оруэлл 1989: 60]. Член Внутренней партии ангсоца О’Брайен далее заявляет, что режим надеется отменить оргазм. Эта цель практически достигнута во фригидной Республике Галаад, изображенной в «Рассказе служанки» М. Этвуд: «служанки» предоставляются элите только в репродуктивных целях, а вовсе не для удовольствия, не говоря уже о браке. В фильме «ТНХ 1138» сексуальная активность полностью запрещена, а в повести А. Рэнд «Гимн» – сведена исключительно к контролируемому воспроизводству. Аналогичная тенденция к сексуальному консерватизму присутствует в «Утопии» Мора, где супружеская измена карается смертью. Наша модель включает также отклонения в противоположную сторону. У хранителей в «Государстве» Платона должны быть общие жены. В «Дивном новом мире» беспорядочные сексуальные связи – обязательный стандарт поведения для всех «альф» и «бет». Секс полностью утрачивает эмоциональную значимость. Бернард Маркс наживает себе неприятности из-за того, что уделяет слишком много внимания одной женщине. Дети появляются из пробирки, практикуется клонирование и искусственная задержка развития плода. В то же время в «Семени желания» Э. Бёрджесса (1962) правительство пытается остановить перенаселение, мотивируя бездетность граждан: здесь всячески пропагандируются гомосексуальные отношения, вплоть до проведения ночных семинаров по гомосексуализму и распространения лозунга «Быть гомо – Sapiens». В романе С. Дилэни «Тритон» (1976) провозглашается неограниченная сексуальная свобода для всех полов, которых на космической станции «Фетида» насчитывается «сорок или пятьдесят»

[Booker 1994: 117]. В невероятно смешной комедии Вуди Аллена «Спящий» (1973) фигурирует устройство «оргазмотрон», позволяющее достичь чувственного удовлетворения без сексуальных партнеров. С другой стороны, в фильме Л. К. Джонса «Парень и его пес» (1975) мужчины низведены лишь до роли поставщиков спермы; более того, она извлекается с помощью машины, напоминающей доильный аппарат. В некоторых антиутопических и утопических режимах практикуется узаконенное изнасилование, открытое, как в романе Ж. Перека «W, или Воспоминание детства» (1975) с его сезонами охоты на женщин, или скрытое – в случаях, когда режим запрещает человеку отказываться от чьих бы то ни было сексуальных домогательств, как, например, в книге Р. Сильверберга «Вертикальный мир» (1971) [Там же: 213, 242]. Можно привести еще много примеров необычных репродуктивных практик в литературе такого рода. Без сомнения, ни одно жизнеспособное общество никогда не поощряло такого поведения, по крайней мере в широких масштабах и в течение долгого времени. Секс вызывает у нас такой непосредственный и сильный эмоциональный отклик, что мы не можем оставаться равнодушными практически к любому его изображению; поэтому традиционно нормальное сексуальное поведение в утопии часто представлено как совершенно ненормальное.

По сравнению с приведенными примерами сексуальное поведение, насаждаемое Единым Государством, консервативно. Как и другие принципы утопии, они в целом соответствуют рациональным представлениям об этике. Половая жизнь поставлена под бюрократический контроль. Официально это сделано для того, чтобы устранить ревность и вызванное ею насилие, которые якобы часто влечет за собой секс. Д-503 утверждает, что у них больше нет «поводов для зависти» [153], и создается впечатление, будто секс доступен всем нумерам. Обычно целью крайних проявлений социальной справедливости служит стремление обеспечить максимальную степень благополучия, одинаковую для всех граждан. Но все равно одного существования Lex Sexu-alis более чем достаточно, чтобы вызвать отвращение к данному обществу, – это помогает нам понять, в чем, собственно, состоит наша человечность. Тип репродуктивного поведения, избранный Единым Государством, во многом противоречит естественному. Прежде всего, ради соблюдения репродуктивных стандартов многим просто не позволяют стать родителями, фактически перекрывая им главный путь к совокупной приспособленности. А мир, где мы лишены генетического благополучия, едва ли можно считать утопией.

2. Чем опасны гены

Эволюционная психология никоим образом не требует, чтобы ее принципы соблюдались сознательно. Нужно только, чтобы они действовали, какой бы ни была непосредственная мотивация. Эта новая парадигма основана, как мы помним, на наблюдении за поведением животных и даже насекомых,