Этому в школе не учат - Сергей Зверев

— Пусть. Со временем мы бы воспряли. А при вас — только ЧК, ГУЛАГ, соцсоревнования и жиды-комиссары. Что толку с такой России? Так что вы заслужили право сдохнуть. Все до единого. И немцы еще гуманны к вам! — В его глазах вспыхнуло безумие.

— Понятно, специалист по госпиталям и раненым. — Я удержался, чтобы не залепить ему в ухо со всей дури. А еще бы лучше пристрелить сволочь. Но я не принадлежу себе и своим чувствам. Я принадлежу рациональной логике войны. — Будете сотрудничать?

— У меня есть другой выход? Буду!

Его увели к следователю отдела контрразведки армии, который, насколько я его знал, с бухгалтерской дотошностью вытянет из эмигранта все, что тот знает и не знает.

А я поглядел на карту. Целью диверсионной группы обозначен девяносто пятый фронтовой госпиталь. Меня как молнией пронзило. Моя Алевтина! Это же ее госпиталь! И эта нелюдь хотела убить ее!

Хорошо, что диверсанта уже отконвоировали. А то я мог бы и не сдержаться…

Я подошел к старшему прикомандированной ко мне группы армейского СМЕРШа майору Гладилину.

— Слушай, Сергеич. Тридцать первое декабря. Новый год на носу. Помоги. У меня тут жена рядом. С пустыми руками к ней как-то…

— По адресу пришел, москвич, — радостно захохотал оптимистичный майор. — Есть у нас кое-что особенное.

Он провел меня в избушку, у которой стоял часовой. Внутри — прямо трофейная сокровищница. В числе разных богатств штабелем стояли деревянные ящики.

— У немцев неделю назад наша пехота отбила. Вместе с дивизионным командным пунктом. Шнапс, шоколад и шампанское к Новому году. Лежит здесь во избежание злоупотребления. Бери. Этого компота не жалко, — Гладилин всучил мне три бутылки французского шампанского.

А еще выделил в мое распоряжение до утра свой «Виллис».

Заснеженная дорога. Проверки патрулей. И вот — госпиталь…

В своем кабинете, крепко, до боли, обняв меня, она расплакалась. Война упорно разводила нас в разные стороны. И вот мы встретились. Мне тоже хотелось заплакать, но мужчины не плачут — этому меня научили еще с детства. Разве только от больших побед.

— Господи, как я ждала тебя, — шептала Алевтина.

— А я тебя…

Потом, взявшись за руки, мы говорили, говорили, говорили.

Она снова всхлипнула:

— Левке ступню отняли. В море не ходит. Но комиссовываться отказывается. Пишет, что все равно плавать будет.

— Мариманы ходят, а не плавают, — усмехнулся я с горечью.

Сын был серьезно ранен в поединке его эсминца с немецкой подводной лодкой. Проявил себя геройски. Получил орден Красной Звезды. И стал инвалидом. Всеми правдами и неправдами избежал комиссования, и теперь в штабе Северного флота в группе шифрования — с его математическими способностями это неудивительно. Да, покалечен. Но главное — жив. А Танюшка колесит на своем санитарном поезде. Поцарапало мою доченьку ненаглядную три месяца назад осколком — будто по мне этот хищный кусок металла прошелся. Но обошлось. И опять у нее — перестуки колес, крики раненых, черная и такая нужная работа. Хоть за младшего, Витьку, спокоен. Пусть он и мечтает сбежать из Сибири на войну сыном полка, но от деда далеко не убежишь.

— Главное, мы все живы, — ласково улыбнулся я. — Ты же знаешь, что не многие семьи могут похвастаться тем же. Мы живы. И вскоре будем все вместе вспоминать эту проклятую войну.

Потом мы пили с персоналом госпиталя из мятых металлических кружек привезенное мной шампанское. Наступающий Новый год — это смесь горечи, радостей и надежд. Мы знали, что страшные испытания никуда не денутся. Но во тьме этой войны уже вставала заря надежды на новые, лучшие времена.

— Следующий Новый год встречаем в Берлине, — улыбнулся я. — Выпьем за это!

Шампанское в кружках и отдаленная канонада. Два разных мира, праздника и войны, соприкоснулись в этот момент — наступления нового, 1944 года…

Курган посмотрел на себя в зеркало. Немецкая военная форма ладно сидела на нем, а от погон лейтенанта вермахта он не мог оторвать взгляд. Он попал-таки в элиту, стал полноправным, ну, почти полноправным винтиком великой немецкой военной машины. И вот новая деталь в его отражении — Железный крест второго класса на кителе.

И, черт возьми, этот немецкий орден ему нравился! Он оплачен риском и кровью. За ним — распыленные жизни большевиков и их прихвостней.

После того визита в Москву Курган успешно добрался до Юго-Западного фронта. Вышел на явочной квартире на связь с разведывательной группой и принял руководство ею. Они неплохо поработали на ниве разведки. Месяц он передавал в абвер данные о передвижениях советских войск. А когда их обложил со всех сторон СМЕРШ, умудрился вывести всю группу на немецкую сторону. Был отмечен благодарностью.

Потом была еще одна заброска с диверсионно-разведывательными целями. Из пяти человек вернулись только двое, включая его. Агент Кунак в самом начале задания высказался своему другу по разведшколе, что пора бы к своим уходить, от немцев же вырвались. И этот друг его не только заложил командиру, но и самолично поставил на колени в снегу на лесной опушке.

— К краснопузым решил переметнуться? — спросил предателя Курган.

— Это для тебя краснопузые, сучье вымя! — крикнул Кунак. — А для меня они свои! И вас, мразь фашистскую, скоро додавят. А тебя повесят. Потом приотпустят. И снова веревочку натянут. И так, пока ты сам себе вены не перегрызешь! Ну, стреляй! Только знай, никогда вашим я не был!

— Слабое звено, — кивнул Курган и выстрелил…

Он встряхнул головой, прогоняя нахлынувшие воспоминания. Да, Железный крест заработан честно. И этот факт наполнял его гордостью.

Курган сильно изменился. Никогда не думал, что когда-нибудь будет гордиться чем-то честно заслуженным, как например этот Железный крест. Он всегда считал, что по возможности нужно урвать как принадлежащее тебе по праву, так и то, что пока принадлежит другим. Но незаметно существование рядом с немцами, в орбите их порядка и устремлений, сделало то, что не смогли сделать пионерия и комсомол. Он стал видеть в жизни цель.

Новый Курган нравился сам себе. Это был человек плана и цели. Вот только одна неувязочка. Восточный фронт.

Дела у немцев там шли, прямо скажем, неважно. За последнее время они пережили такие поражения, которые иначе чем военной катастрофой не назовешь. Комиссары слишком быстро научились воевать и даже иногда побеждать.

Сперва Курган думал, что Советам просто везет. Не бывает войны без поражений, однако у немцев они временные. Но ситуация становилась все хуже и хуже. И однажды советские войска вступили на территорию Украинской ССР. А потом и Белоруссии.

Разведывательную школу из-под Риги переместили в Восточную Пруссию — ухоженный край с городками-картинками, бетонными автобанами, прикрытыми пирамидальными тополями, и оплотом прусского духа — неприступным Кенигсбергом.