Сто голосов - Скотт Макконнелл

В 1957 или 1958 году мы с Вивьен захотели устроить выступление Айн в Нью-Йоркском университете и придумали способ: организовали Дискуссионный клуб, устраивавший дебаты между радикально противостоящими друг другу точками зрения, и развесили афиши по всему университету[161].

На заседании клуба в Нью-Йоркском университете я сидела рядом с Айн в задней части зала и сказала ей: «Было бы замечательно, если бы вы преподали нам основы своего литературного метода». Она явно заинтересовалась и сказала, что подумает над этим. И достаточно скоро нашу группу пригласили в ее квартиру — на ряд лекций по литературному методу[162].

На первой лекции Айн поблагодарила меня за идею. К этому времени ее окружение успело заметно возрасти в числе. Сначала оно ограничивалось Коллективом и Младшим коллективом, но после публикации Атланта численность ее сторонников начала существенно увеличиваться. И на лекции в ее квартире собиралось уже около двадцати пяти человек. Она сидела за столом, лицом к прямоугольной гостиной. Если это было возможно, я устраивалась рядом с Фрэнком. Мне всегда нравилось разговаривать с ним, и я всегда ощущала себя при этом раскрепощенной. Мне казалось, что я могу сказать ему буквально все что угодно, и он никогда не поймет мои слова неправильно и не сочтет меня слишком необразованной.

Он держался очень дружелюбно со всеми. Он улыбался, он проявлял заинтересованность, ему было приятно разговаривать со мной. Такой был милый человек.

Не помните ли вы что-нибудь из ваших разговоров с ним?

Не могу сейчас сказать ничего конкретного, однако у него было чувство юмора, и он охотно смеялся. Однако Айн в своих лекциях, во всяком случае, тех, на которых я присутствовала, всегда подчеркивала тот вклад, который он внес в ее работы. Так, он дал имя персонажу ее романа Атлант расправил плечи и даже предложил само название этого произведения. Айн также отмечала, что он обладает качествами, присущими ее персонажам — кажется, она упоминала Франсиско — в частности, легким характером. Она всегда с подчеркнутой ясностью и теплом упоминала его, давая понять, что считает мужа своим основным сотрудником.

Можете ли вы припомнить другие способы, какими он помогал ей?

Если в процессе сочинения у нее что-то не складывалось, она говорила ему: «Меня беспокоит эта сцена. Она какая-то неправильная. Не сходятся концы». И он часто делал одно короткое замечание, направлявшее ее мысли в нужном направлении. И она всегда ценила это.

Ближе к концу литературного курса, когда я однажды вечером уходила, Айн отозвала меня в сторону и сказала: «Среди всех слушателей моего курса только у вас, на мой взгляд, есть реальные шансы сталь писателем». Я была в восторге. Полагаю, что она сказала это, потому что я написала статью о том, почему хочу стать писателем, и она произвела на нее впечатление. Впрочем, возможно, что на нее произвели впечатление те комментарии, которые я делала на лекциях. Знаю только то, что единственная пьеса, которую я написала в порядке классного задания, оказалась жутко надуманной и ужасной.

Итак, вы решили более не заниматься художественной литературой?

Нет, я этого не решала. Я обнаружила, что не имею способностей и реального интереса к этому делу. Сферой моих интересов сделалась публицистика.

Что еще интересного вы можете сказать об этих литературных курсах?

На лекциях присутствовал один человек, который вне зависимости от того, насколько понятно и доступно объяснила вопрос Айн, все равно возражал и говорил «а я не понял» до тех пор, пока остальные студенты не были готовы придушить его. Уж и не знаю, каким образом ей удавалось сохранить спокойствие в его отношении, однако она никогда не возмущалась. Айн была безупречно терпеливым человеком.

Опишите типичные занятия и заканчивающую их стадию вопросов и ответов.

Это были очень долгие вечера. Мы собирались у нее около восьми вечера, после чего Айн заводила разговор на различные темы. Этот мог быть романтизм — обычно в толковании таких, например, авторов как Томас Вулф, и она тратила уйму времени на то, чтобы объяснить нам, что он не был хорошим писателем, хотя некоторые вещи ему и удавались. Подобным образом она обходилась и с другими авторами. Она приводила примеры из их произведений и давала собственные комментарии. Ее выступления затягивались на добрых два-три часа.

Помню такие вечера, когда часть вопросов и ответов продолжалась по меньшей мере до двух часов утра, ее в основном расспрашивали о том, чего не поняли, или же у нее возникали дополнительные соображения. Или спрашивали ее мнение о другом писателе. Казалось, что она никогда не уставала.

И как долго продолжались эти вопросы и ответы?

Помню, что они продолжались очень допоздна. Айн никогда и никому не затыкала рот. Она никогда не говорила: я слишком устала; мне пора отправляться спать. Умные разговоры были ее любимым занятием. И ими, этим делом она занималась постоянно. Казалось, что она способна заниматься им вечно. Эти литературные курсы оказались подлинно великолепными.

Была ли какая-нибудь торжественная часть по завершении литературного курса?

Да. Мы собрались все вместе и подарили ей какие-то книгодержатели в виде символа доллара в качестве знака благодарности[163].

После окончания литературного курса в 1959 году ваши отношения с Айн Рэнд нашли продолжение?

Да. Примерно в 1962 году я работала координатором в издательстве St. Martin Press. В порядке служебных обязанностей я прочитывала предлагаемые для публикации рукописи. Одна из предлагавшихся нам книг была уже опубликована за границей, и я решила, что она очень хорошо написана. Автора звали Антонием Гроновичем, a сама книга являлась биографией одной из первых известных киноактрис, Гелены Моджеевской[164]. На обложке было сказано, что автор планирует написать книгу о Грете Гарбо. Зная, что Айн восхищается Гарбо, я решила узнать все возможное о связях Гроновича с Гарбо. Я пригласила его отобедать со мной, и мы поговорили о книге, которую он намеревается написать. Кроме того, я спросила его, считает ли он возможной встречу Айн Рэнд с Гретой Гарбо.

Не помню, что он мне ответил. Однако в конечном результате мне пришлось доложить Айн о содеянном. Она была очень и очень расстроена тем, что я скомпрометировала ее, спросив этого автора о том, возможна ли такая встреча. Я в известной мере выставила ее просительницей, а она ни в коем случае не хотела попадать в подобное положение. Я извинилась и заверила ее в том, что подобное больше не повторится. Она держалась очень спокойно, но была крайне расстроена, и мне было очень неудобно перед ней. Она не кричала на меня. Она не унижала меня. Она не оскорбляла меня. Она просто дала мне понять, что очень расстроена и недовольна моим поступком. Она поставила меня на место самым непринужденным образом.