Сто голосов - Скотт Макконнелл

Держалась ли она на публике точно так, как в приватной обстановке?

Да. Практически в ней ничего не менялось. Должно быть, на публике она становилась более официальной. Но как личность она оставалась совершенно неизменной. От нее всегда можно было получить разумный ответ, где бы она ни находилась.

Я однажды спросила Айн: «Разве есть что-то плохое в желании отомстить тому или другому человеку?» Она целую минуту удивленно смотрела на меня, а потом сказала: «Нет, ничего плохого тут нет. Подобное желание есть форма установления справедливости».

А кому именно вы хотели тогда отомстить?

Были такие люди, которые писали о ней жуткие вещи в прессе, а также делали ей гадости, так что нам хотелось отправить их в ад, если бы такое было возможно.

Говард Одзер — отставной бизнесмен, посещавший литературные курсы Айн Рэнд в 1958–59 годах.

Даты интервью: 20 апреля и 4 мая 1999 года.

Скотт Макконнелл: Как вы познакомились с Айн Рэнд?

Говард Одзер: Я посещал начальные серии лекций Натаниэля Брандена по объективизму и потратил много времени на посещение их и разговоры с ним, особенно по психологии. Будучи слушателем курса, прочитанного в отеле «Шератон-Рассел», вместе примерно с двадцатью другими участниками я имел возможность общаться с Айн Рэнд. Потом возникла дружба и взаимодействие с Айн и Фрэнком O’Коннором.

В то время она начинала читать лекции, и одна из них была прочитана в Нью-Йоркском университете. Я присутствовал на лекции вместе с моей тогдашней женой Дебби и заверяю вас в том, что некоторое количество голосистых сторонников в аудитории было просто необходимо.

Почему?

Потому что академическое сообщество обустраивало эти события так, что они были, по сути дела, направлены против Айн. Во время одного нашего телефонного разговора она сказала мне: «Не могу даже сказать вам, насколько мне приятно видеть ваши с Дебби лица в аудитории, наполненной морем врагов».

Я присутствовал на нескольких проведенных ею беседах, и Айн Рэнд запомнилась мне как осажденная врагами со всех сторон фигура. Молодежь лучше чувствовала и воспринимала ее. Это был как раз тот самый случай, когда молодые люди приходили, чтобы послушать ее, а старшие — для того, чтобы напасть и оспорить.

И кто же были эти старшие?

Профессора. Ученая порода. Хитрожопые — из тех, которые считали, что сумеют задать ей трепку.

И как же она с ними управлялась?

Самым сокрушительным образом. Примерно так: «вторая часть вашего утверждения противоречит первой». Она очень часто прибегала к тому, что получило название «Бритвы Рэнд»[165].

Почему вас пригласили участвовать в литературных курсах?

Однажды вечером, после завершения вопросов и ответов, мы разговаривали о художественной литературе. И она задала мне следующий вопрос, потому что я сказал ей, что писательское дело меня интересует. Так вот, она спросила меня: «Не хотите ли вы прослушать курс лекций по литературному мастерству?» Я ответил: «Если не шутите, охотно».

Почему она проявила к вам такой интерес?

Учтите, нас была целая группа, мы собирались в ее доме, беседовали, она видела кое-какие из написанных мной произведений и понимала мой философский настрой. Она всегда была готова поощрить своих студентов. И, по моему мнению, она считала, что ей предоставляется огромная возможность сформировать из молодых людей группу, способную распространять и развивать ее философию.

Расскажите мне об этих литературных лекциях.

Они происходили в ее доме на 36-й стрит, около библиотеки Моргана, между Парком и Мэдисон. Их проводили примерно раз в неделю, по субботам, и посещали их примерно пятнадцать человек.

Приходилось, затаив дыхание, прислушиваться к тому, что она могла рассказать о развитии сюжета и том костяке, который увязывал все повествование воедино.

Каким она была педагогом?

Очень хорошим. Иногда она теряла терпение на семинарах, на стадии вопросов и ответов, но там, где видела серьезное отношение, целеустремленность и добросовестность, с ней было очень легко. Она никогда не бывала враждебной или въедливой.

Опишите, как обыкновенно проходило собрание в ее доме.

Мы входили и какое-то время общались между собой, а потом она включала свой микрофон, и все умолкали. Она садилась возле передней двери гостиной, поскольку комната была узкой и длинной, и большинство собравшихся размещались вдоль левой и правой стен. Она читала свою лекцию, потом был небольшой перерыв, после которого она продолжала читать, завершалось собрание вопросами и ответами.

На некоторых собраниях студент или студентка зачитывали свое сочинение, написанное в рамках курса. После чего Айн и все прочие излагали свои комментарии.

Какую позицию она занимала на этих обсуждениях и какой манеры придерживалась?

Конструктивной. Она высказывала свое мнение о том, что присутствовало в зачитанном тексте, и о том, чего не было, и конечно, рекомендовала, каким образом можно улучшить его. Могу сказать как от своего лица, так и от лица других слушателей, что ее комментарий воспринимался не как негативный, но скорее как поощрительный. Если в тексте обнаруживались какие-то дефекты, они подавались в стиле: «А вот как можно улучшить это место», или «А вот здесь следует сделать текст более напряженным», или «Этот момент можно развить следующим образом», или «Это можно опустить», или «Это вообще излишне».

Она держалась аналитически и даже прямолинейно. Она выдвигала какой-либо тезис и уточняла причины, заставлявшие ее это сделать. Комментарии ее учили, и цель их можно было понять. Она, так сказать, представляла собой лазер, пронизывавший предметы до самой сути, показывавший их такими, какие они есть, и почему они такие, какую имеют цель и что можно извлечь из всего этого.

Я не ощущал того, что нахожусь в обществе знаменитой писательницы, я находился в обществе Айн Рэнд. Когда вы разговаривали с ней, это был не разговор ad hominem[166], если вы фокусировали свое внимание на теме, и она фокусировалась на том, что вы говорили, a тогда не было никаких скрытых подтекстов — никаких индивидуальных подтекстов, ничего личного. В этом отношении все было очень чисто.

Однажды вечером я решил, что будет семинар, явился к ней, однако обнаружил, что ошибся, и оказался там в единственном числе. Она была очень любезна, они с Фрэнком пригласили меня в дом, усадили, и мы проговорили полтора часа… она предложила мне прочесть написанный мной отрывок. Интересно, что совершенно неожиданным для меня образом в данной ситуации Айн сперва угостила меня бренди, а уже потом мы говорили о писательском мастерстве.