Кошки-мышки - Вера Каспари

Беделия ответила без колебаний:

– Да, дорогой. Думаю, сегодня у нас все получится.

Он протянул руку, и комната погрузилась во тьму. Мгновенно оживились звуки ночи. Казалось, река ускорила свой бег и с оглушительным грохотом помчалась по камням. Протяжно завыл ветер, черный орех стучал в окна голыми, точно кости скелета, ветвями, ходили ходуном ставни, подрагивали подоконники, а сверху доносился такой топот, будто чердак захватило целое крысиное войско.

– Ах, Чарли!

Он крепко обнял жену и прошептал:

– Тебе нечего бояться, Бидди. Я ведь с тобой, милая моя, моя женушка, моя любимая, ты теперь не одна. Я здесь. Никто не причинит тебе зла.

Щека его стала мокрой от ее слез.

– Что тебя пугает? Скажи мне, чего ты боишься?

– Я не знаю, – зарыдала она.

Они прижались друг к другу. Беделия съежилась, чтобы дать ему почувствовать себя большим и сильным, так нужным ей, слабой женщине. С первой брачной ночи он пытался помочь ей преодолеть боязнь темноты, и она старалась столь искренне, что Чарли никогда не журил ее и не смеялся над ее детскими страхами.

Постепенно, однако, ее необоснованный страх передался и ему. Днем он решительно противился этому чувству, но когда она, плача, прижималась к нему в темноте, в голове у него возникали причудливые видения, а плоть холодела под одеялом. При свете дня жена была земным созданием, женщиной, любящей свой дом, прекрасной хозяйкой. Ночью же она превращалась в совсем иное существо, женственное, но зловещее, в человека, лица которого Чарли никогда не видел. Глупо было мужчине с его интеллектом мириться с этими смутными, расплывчатыми фантазиями, и он пытался обосновать страх темноты, который испытывала жена, ее прежней нелегкой жизнью. Судя по обрывочным историям, которые Беделия рассказывала – всегда частями, в виде забавных случаев, – в девичестве на ее долю выпало столько горестей и разочарований, что было бы странно, если бы это не оказало на нее влияния.

Однако все эти рассуждения никак не помогали Чарли. В спальне поселились призраки – словно взяли ее в аренду. Он просыпался почти каждую ночь и снова зажигал свет. Сегодня он наконец твердо решил выразить свое неодобрение и таким образом доказать, что в темноте нет ничего особенного и что он не испытывает сочувствия к нерациональным, детским страхам Беделии.

В темноте раздался нервный вскрик. По комнате пронесся холодный ветер. Чарли вздрогнул под одеялом.

– В чем дело, дорогая?

Беделия молчала. В наступившей пронзительной тишине не слышно было даже ее дыхания. Затем она слабо прошептала:

– Ты тоже это видел?

– Что видел? – Он говорил жестким от напряжения голосом.

– Там что-то шевельнулось.

– Послушай, Бидди… – холодно начал он.

– Я это видела.

– В комнате ничего нет. Ничего! С твоей стороны глупо…

Она отодвинулась от него на край кровати. Подушка не могла приглушить ее всхлипываний, матрас не скрывал ее дрожи. Дом вдруг наполнился тихими страшными звуками, которые были куда более явственными и близкими, чем яростное журчание реки.

За те десять секунд, что потребовались Чарли на то, чтобы протянуть руку к лампе, он понял, что стал слаб духом. Это было новое качество. Чарли Филбрик Хорст прошел школу, отрицающую пустые капризы и смеющуюся над потаканием неоправданным прихотям. Его теперешнее состояние мать охарактеризовала бы как моральную леность.

– О, Чарли-конь, милый, как ты добр и заботлив, – пробормотала жена.

При свете она перестала дрожать, успокоилась, вытерла слезы тыльной стороной ладони и улыбнулась так, что на щеках заиграли ямочки.

Маленькая лампа с розовым абажуром проливала на ковер конусообразные лучи света. Мебель в спальне выглядела реальной и успокаивающей. И Чарли уверял себя, что включил лампу исключительно ради жены, вооружаясь тем самым против воспитанной в нем матерью насмешки над слабостью.

– Ты такой добрый, такой внимательный, такой необыкновенный мужчина, – прошептала Беделия. – Тебе ведь наверняка трудно спать при свете.

– О, я начинаю к этому привыкать, – ответил Чарли, рассматривая кремовую кожу, розовые губы и нежный овал лица жены и чувствуя, как холод постепенно покидает скованное страхом тело.

– Почему вы живете в лесу? Вы что, скрываетесь?

Вопрос был вполне в духе Эбби. Эллен, всем своим видом выражая неодобрение дерзости подруги, отодвинулась в самый дальний угол холодного кожаного сиденья. Бен приехал в город на автомобиле, чтобы забрать женщин, и теперь вез их к себе домой. Они подняли воротники, спрятали руки в муфты и накрыли ноги одеялом, но ехать по проселочной дороге на скорости двадцать миль в час все равно было истинным мучением.

В вопросе Эбби выразилось любопытство целого города. Почему человек, который мог себе позволить жилье со всеми удобствами, в окружении соседей, выбрал на зиму одинокий дом в лесу?

– Прихоть, – сказал Бен. – Я хотел изобразить сельскую местность в самом мрачном ее состоянии.

– Но зачем вам жить в глуши? Разве вы не могли бы точно так же писать, обитая в более комфортабельных условиях?

– Условия здесь ничуть не хуже, чем в моей нью-йоркской квартире, – сказал Бен.

Это было правдой. Хотя дом, который он арендовал у судьи Беннета, располагался далеко от города, это было современное строение, оборудованное работающей на горячем воздухе печью и водонагревателем. Семья Беннета проживала в нем с первого июня до следующего за Днем труда вторника, после чего они переезжали в каменный особняк напротив дома Уокеров в центре города.

– Конечно, я живу далековато от дороги, – продолжал Бен, – но когда есть машина, это не имеет особого значения. Эйс Кили и его мальчишки колют для меня дрова и выполняют самые разные поручения.

– К тому же, – вставила Эллен, – у него есть Чарли и Беделия – его ближайшие соседи.

– И Ханна, – улыбнулся Бен. – От Ханны я узнаю больше городских новостей, чем из вашей газеты, мисс Уокер.

– Охотно верю, – сказала Эллен. – И надеюсь, у вас нет скелетов в шкафу, ведь Ханна и ее сестры работают в половине домов нашего города. Ни одна тайна не остается тайной. Кстати, Ханна – кузина Мэри, что прислуживает у Хорстов. Вам это известно?

– Известно ли мне? Да я уверен, что всякий раз, когда у меня на рубашке отрывается пуговица, Ханна звонит Мэри, чтобы сообщить об этом. Мэри тут же докладывает Беделии, и, когда мы в следующий раз встречаемся, я замечаю, как та пересчитывает мои пуговицы. – Бен помолчал, пока женщины смеялись. – Похоже, Беделия выбросила сигары, которые я подарил Чарли на Рождество. Она где-то услышала, что сигары вредят пищеварению, и не хочет, чтобы Чарли их курил. По словам Ханны, Беделия взяла с нее обещание не говорить мне об этом, чтобы не ранить мои чувства.