Кошки-мышки - Вера Каспари

– Какой же ты зануда, – сказала Эбби, не сознавая, что сыплет соль на рану. – И до чего же ты похож на милую тетушку Харриет. Я так и слышу голос твоей матери, Чарли: «Мне неприятно видеть на ком-либо из своей семьи искусственные камни».

Это была очень точная имитация. Эбби уловила то качество, которое делало покойную миссис Хорст столь невыносимой.

– Хорошо, я зануда. Признаю и прошу прощения.

– Ты прав, – сказала Эллен. – Терпеть не могу фальшивости в чем бы то ни было.

– Конечно, он прав, – согласилась Беделия. – Каждый имеет право на свой собственный вкус, а у Чарли вкус настолько лучше моего, что я никогда не чувствовала бы себя комфортно, если бы носила то, что ему не нравится.

– Браво! – воскликнула Эбби. – Речь настоящей женщины, куда более действенная, чем, – она повернулась к Эллен, – все эти феминистские штучки.

– Моя жена – удивительная женщина, – с гордостью сказал Чарли. – Вместо того чтобы упрекать меня, как сделало бы большинство жен, она отдала кольцо.

– Отдала кольцо! Невероятно! – вскричала Эбби.

Бен поджал губы.

– Да, отдала, потому что мне оно не нравилось, – сказал Чарли.

Беделия скромно потупила глаза.

– Я бы никогда его не отдала, – сказала Эбби. – Но в этом, наверное, и заключается разница между хорошей женой и неудачницей вроде меня. Если я еще когда-нибудь соберусь замуж, то приду к тебе за советом, Беделия.

– Спасибо, Эбби.

Беделия расправила рюши. На правой руке у нее поблескивал рождественский подарок Чарли, золотое кольцо с гранатами.

На десерт подали пирожки со сладкой начинкой. Перед Чарли Ханна поставила заварной крем. Это, конечно же, было сделано по наущению Беделии. Она узнала меню ужина от Мэри и велела передать Ханне, что мистеру Хорсту нужно подать простой десерт.

Чарли съел совсем немного крема и почувствовал себя еще хуже, чем раньше. Тупая головная боль превратилась в глухие удары молотками. Когда Ханна разносила сыр, он положил немного себе на тарелку. Беделия покачала головой.

– Только не горгонзолу, Чарли.

Она сказала это почти шепотом, но все услышали и рассмеялись. Позднее, когда у Чарли случился приступ, все вспомнили о том, какую заботу проявляла Беделия.

Гости разошлись рано. Вечер явно не удался. Ужин оказался слишком тяжелым, среди гостей царило мрачное настроение. Чарли и Беделия ушли в половине одиннадцатого. Хорошо, что они не задержались подольше, иначе приступ у Чарли случился бы прямо в доме Бена, это вызвало бы излишнюю суматоху.

Минут через десять после возвращения домой Чарли почувствовал дурноту. Беделия ушла наверх раньше, не дожидаясь мужа, поскольку тот никогда не ложился спать, предварительно не проверив замки и не взглянув на печь. Когда он вошел в спальню, она стояла перед трюмо в черном шелковом корсете. Чарли подумал, что никогда не видел более соблазнительного предмета нижнего белья. Каждый раз, когда Беделия надевала корсет, ему хотелось немедля заняться с ней любовью.

Она увидела его лицо в зеркале и воскликнула, резко обернувшись:

– О, Чарли, ты ведь не заболел?

– Со мной все в порядке, – ответил он.

– Тебе было нехорошо у Бена, я знаю. Поэтому я и предложила пораньше уйти домой. Ты выглядишь ужасно!

У существа, которое Чарли увидел, взглянув на себя в зеркало, были запавшие глаза, бесцветные губы и серовато-зеленая кожа. Но Чарли твердо решил не позволить себе заболеть, а потому расправил плечи и принялся быстро раздеваться.

Беделия развела для него успокоительное. Когда она насыпала в теплую воду порошок из синего пакетика, у нее дрожали руки.

– Выпей залпом, и не ощутишь неприятного вкуса, – как обычно, сказала она, с тревогой наблюдая, как он пьет пузырящуюся жидкость. – Тебе лучше, дорогой?

В тот момент ему действительно стало лучше. Он смотрел, как Беделия развязывает корсет.

– Не будь ты моей женой, я бы назвал этот корсет непристойным.

Ее это обидело.

– Если он тебе так не нравится, я больше никогда его не надену.

– Не будь такой чувствительной, Бидди. Я говорю это как комплимент. Женщина, которая уже второй раз замужем, должна знать, что глазу мужчины приятно, когда его немножко дразнят. Как писал Геррик, «Небрежность платья норовит придать…»[39].

Продолжить цитату из Геррика он не сумел. Из гардеробной, куда Беделия пошла за ночной сорочкой, она услышала, как муж с трудом выдохнул последнее слово. Она быстро обернулась и увидела, что его начало тошнить. Чарли согнулся, вцепившись в изножье кровати, потом пошатнулся, отпустил руки и упал на пол.

На мгновение Беделия застыла на месте. Она стояла в гардеробной, стискивая рукой фарфоровую дверную ручку. Чарли, безмолвный и бледный, как смерть, лежал на розовом ковре. Пересилив себя, Беделия с трудом разжала пальцы и направилась к мужу. У нее подкашивались ноги, она шла, будто пьяная. Опустившись на колени, она взяла его за запястье, но не смогла нащупать пульс, так сильно тряслись у нее руки.

На следующее утро Мэри, проснувшись ни свет ни заря, едва дождалась часа, когда можно будет позвонить Ханне, не разбудив при этом Хорстов или мистера Чейни.

– Угадай, что случилось! – выпалила она, когда наконец, набравшись храбрости, воспользовалась телефоном.

– Хен Блэкман сделал тебе предложение, – попробовала угадать Ханна. Хен Блэкман был постоянным ухажером Мэри.

Мэри так не терпелось поделиться новостями, что она даже не стала мучить Ханну.

– Мистеру Хорсту очень плохо. Вчера ночью чуть дух не испустил. Когда я вернулась с танцев, у нас был доктор.

– Мистер Хорст! Как же так, он ведь вчера у нас ужинал. Наверное, все случилось внезапно? Что с ним такое?

– Отравление.

– Да ты что! Отравление? Но чем?

– Что-то не то съел, – сказала Мэри.

За завтраком Ханна сообщила новости Бену Чейни.

– В нашем доме он никак не мог отравиться! Ведь никто больше не заболел, верно? А Мэри ведет себя так, словно всему виной моя стряпня, но я вас уверяю…

Прежде чем она успела в чем-либо уверить его, Бен Чейни кинулся к телефону. Он с такой силой захлопнул дверь мастерской, что Ханне стало ясно: он не хочет, чтобы она слышала его разговор. Он попытался связаться с доктором Мейерсом, но тот был на вызове, а значит, недоступен. Затем Бен попросил телефонистку связать его с двумя номерами: в Нью-Йорке и в Сент-Поле, после чего быстро переоделся из рабочего халата, в котором обычно писал, в твидовый пиджак, натянул пальто, схватил шляпу и выскочил из дома, прежде чем Ханна успела спросить, вернется ли он к обеду.