Опавшие листья - Уилки Коллинз

– Она как-то упоминала мне о своих поверенных, не знают ли они чего о ней?

Ответ на этот вопрос показал, что окончательное решение мистера Фарнеби было связано с таким же решением его жены.

Один из членов этой фирмы попросил у Регины свидания, чтоб переговорить о делах. Мистрис Фарнеби была у них в конторе накануне и выразила желание предоставить своей племяннице небольшой годовой доход. Уклонившись от объяснений, она дождалась, пока был приготовлен необходимый документ, просила известить Регину об этом обстоятельстве и после этого простилась и ушла. Услышав, что она покинула своего мужа, поверенный заявил, что ничего тут не понимает.

– А что сказал доктор? – спросил Амелиус.

– Что дядя должен быть совершенно спокоен и некоторое время совсем не заниматься делами, – отвечала Регина. – Мистер Мильтон со свойственной ему добротой взялся вести его дела. В противном случае дядя, тревожась о делах банка, ни за что не согласился бы исполнить предписания доктора. Он отказывался оставить дела, а доктор отказался взять на себя ответственность за его жизнь. Завтра будет консилиум. Ах, Амелиус, я так любила свою тетку, у меня сердце разрывается от такой перемены.

Наступило минутное молчание. Если бы тут был мистер Мильтон, он сказал бы несколько приятных, любезных слов. Амелиус, точно дикарь, не умел найти ни слова в утешение. Тадмор ознакомил его с социальными и политическими вопросами новейшего времени и научил его говорить в публике. Но Тадмор, богатый книгами и газетами, был очень беден сведениями о светских разговорах.

– Предположите, что мистеру Фарнеби нужно будет поехать в чужие края, как вы поступите? – спросил он спустя несколько минут.

Регина взглянула на него с печальным изумлением.

– Я исполню свою обязанность, – отвечала она серьезно. – Я буду сопровождать дорогого дядю, если он этого пожелает. – Она посмотрела на часы над камином. – Ему пора принимать лекарство, – прибавила она. – Вы меня извините, я полагаю. – Она пожала ему руку очень нежно и поспешила из комнаты.

Амелиус вышел из дома с убеждением, которое приводило его в отчаяние, с убеждением, что он никогда не понимал Регину и впоследствии не поймет ее. Чтоб отвлечь мысли свои от этого вопроса, он стал рассуждать о странном поведении мистера Фарнеби при его домашней катастрофе.

Вспомнив все подмеченное им самим и слышанное от мистрис Фарнеби в то время, как она поверила ему тайну о пропавшем ребенке, он пришел к заключению, что ребенок был не единственной причиной отчуждения между мужем и женой, но что муж был виноват еще в чем-то. Если эта теория соответствует действительности, встреча матери с ребенком в его доме представляла серьезные препятствия. Отъезд мистрис Фарнеби в таком случае становился понятным, и необъяснимое поведение мистера Фарнеби можно было приписать жестокому равнодушию ко всему относящемуся до его жены и ребенка. Дойдя до этого заключения после долгого процесса размышлений, Амелиус не думал больше об этом предмете. В начале его знакомства с Фарнеби Руфус советовал ему избегать тесных с ним сношений, при настоящем настроении он почти готов был признаться, что Руфус был прав.

Он позавтракал в отеле со своим американским другом. Прежде чем успели собрать со стола, мистрис Пейзон прислала сказать, что ей нужно сообщить несколько слов о Салли.

Нельзя было отрицать, что девушка держала себя постоянно чересчур скрытно и была весьма молчалива. В других же отношениях отзыв был благоприятен. Она повиновалась правилам заведения, всегда была готова оказать какую могла услугу своим товарищам, была всегда прилежна за уроками чтения и письма, даже нужно было заставлять ее положить книгу и аспидную доску. Когда учитель предлагал ей какую-нибудь награду за хорошее поведение и спрашивал, чего бы она желала, маленькое грустное личико сияло, и верное создание всегда отвечало одно и тоже: «Я бы желала знать, что он теперь делает». (Увы, для Салли «он» значило Амелиус).

– Вы должны еще подождать писать ей, – закончила мистрис Пейзон, – и нужно дать пройти еще некоторому времени, прежде чем увидеться с ней. Я уверена, что вы согласитесь на это ради Салли.

Амелиус молча поклонился. Он ни одной живой душе не сознался бы в том, что он чувствовал в эту минуту.

Мистрис Пейзон, наблюдавшая за ним с женской проницательностью, смягчилась немного. «Я могу передать ей от вас, – заметила добрая старушка, – что вы были рады услышать о ее хорошем поведении».

– А сможете ли передать ей это? – спросил он.

Он вынул из бумажника фотографию коттеджа, которую нашел на конторке домового агента и взял ее с собой.

– Это теперь мой коттедж, – сказал он немного запинаясь. – Я буду жить в нем, Салли будет приятно увидеть его.

– Салли увидит его, – согласилась мистрис Пейзон, – если вы позволите мне прежде отрезать вот это, – и она указала на адрес коттеджа, напечатанный под фотографией. Прежние ее опыты в приюте не позволяли ей доверить Салли адрес Амелиуса в Лондоне.

Руфус подал ей перочинный ножик, и мистрис Пейзон, отрезав адрес, положила фотографию в свой бумажник.

– Теперь Салли будет счастлива, – сказала она, – и от этого не может произойти никакой беды.

– Я знаю вас, мадам, почти двадцать лет, – заметил Руфус, – и в первый раз слышу из уст ваших такое опрометчивое замечание.

Три дня спустя Амелиус перебрался в коттедж. Он приобрел себе прислугу так же быстро, как жилище. В отеле был иностранец слуга, седой француз старой школы, слывший за человека неуживчивого нрава, увлекшийся веселым добродушием Амелиуса со свойственной его нации горячностью. Молодой англичанин говорил с ним просто и ласково, как с другом, выслушивал его жалобы, принимал участие в его горестях, никогда не обращал их в смешную сторону и не смеялся над ним, а даже ласково говорил ему: «Надеюсь, что вы не обижаетесь на меня за то, что я называю вас вашим прозвищем», когда тот объяснил ему, что его христианское имя «Теофил» и что английская прислуга наспех сократила его имя в «Тофа»: «С самого начала, сэр, как вы стали называть меня Тофом, я считал это за честь». Спрашивая всех и каждого, не может ли кто рекомендовать ему слугу, Амелиус однажды утром задал такой же вопрос Тофу, когда тот принес ему горячей воды. Старый француз низко поклонился с выражением преданности.

– Я знаю, сэр, только одного человека, которого могу рекомендовать вам, – сказал он. – Возьмите меня.

Амелиус был очень рад, только сделал одно предупреждение.

– Я не могу держать двух прислуг, – заметил он, когда Тоф помогал ему одеваться.

– Зачем вам двух прислуг, сэр? – возразил француз.

– Не могу же я требовать, чтоб вы занимались постелью.

– Почему нет? – сказал Тоф и в пять минут убрал постель. Он быстро вышел из комнаты и вернулся со щеткой. – Судите сами, сэр, умею ли я хорошо вымести ковер? – Он поставил Амелиусу стул и заявил: