Табу - Жасмин Майер

Балерины.

Пока опустошаю лейку, снова смотрю на ее живот — я не ошиблась. Она беременна. И в ее возрасте, и при ее профессии, если она действительно балерина, это самая настоящая катастрофа.

— Ох, спасибо за помощь! — горячо благодарю ее, но не переигрываю. — Я бы одна не справилась. Эти суккуленты хоть и стойкие, но нуждаются в такой же заботе, как и все остальные растения. Хочешь вымыть руки?

В моей работе главное не давить, главное помочь им раскрыться, довериться, чтобы после — услышать главную просьбу, которая приводит всех подростков сюда. Каждая минута, проведенная рядом с этой девушкой, делает меня на шаг ближе к тому, чтобы помочь ей.

Она смотрит на свои руки и кивает. Мы заходим в центр, где никто не обращает на нее внимания, поскольку спугнуть этих детей проще простого. Я показываю ей дорогу, говорю без умолку и молюсь, чтобы она не сбежала в самый последний момент.

Она не сбегает. Вымыв руки, она соглашается выпить чаю. Хотя от булочек привычно и резко отказывается, но после… На ее глаза наворачиваются слезы.

— Простите.

— Ничего страшного. Ты можешь съесть одну. Половину. Или просто укусить и не съедать всю, если хочется. Ты, наверное, привыкла к диетам?

Она кивает, а после тянется к булке. Съедает ее даже быстрее, чем с ними расправлялись мои мальчишки-телохранители.

— Я балерина…

Это чувствуется сразу по тому, как она примостилась на краешке стула, как держится, как расправляет плечи и тянет шею.

Но вдруг что-то меняется. Плечи опадают, спина горбится. И она произносит:

— Была… Я не сдам выпускные экзамены, потому что… Потому что…

— Ты беременна.

— Так заметно, верно? — она кусает губу. — Я не знаю, что делать… Живот так быстро вырос, и я и не знала, что это может быть заметно так скоро… Я думала, что успею сдать экзамены, а теперь…

— Отец ребенка знает? Он согласен помогать тебе?

Она качает головой.

— Он… куда-то пропал. Еще до того, как я узнала о том, что беременна. Вряд ли это связано.

Да уж, конечно. У мужчин встроена чуйка на такие вещи.

— Он был старше тебя?

— Нет! Нет, он всего на год меня старше.

Еще хуже.

— А твои родители?

— У меня только папа. Я не знаю, как ему сказать… Даже сбежала к вам из Питера. Папа. Вечно занятой папа раз он до сих пор не увидел очевидного.

А вот домой девочку нужно вернуть, как можно скорее.

— Папа, наверное, тебя ищет?

— Нет. Я ведь учусь в «Академии балета», живу в общежитии. Он даже не знает, что я в Москве…

— Мужчины, — закатываю глаза и стараюсь шутить, хотя вопрос очень серьезный.

— Знаешь, боюсь, тебе придется самой рассказать отцу обо всем. Иначе можно ждать вплоть до родов, он и не заметит.

Она смеется сквозь слезы.

— О, это точно!.. Но как мне жить дальше? Папа будет в бешенстве.

— Только время покажет. Никто не даст тебе ответа сейчас. Ты очень молода и наверняка не последняя балерина, которая вынуждена взять паузу в карьере. Может быть, потом ты еще вернешься на сцену, если этого захочешь. Время пролетит быстро, не заметишь. Ты мне веришь?

— Вам — да, — твердо говорит она. — Вы же смогли… Смогли выстоять. Это ведь все правда? To, о чем столько писали в газетах!

— Ну не все…. Но это я, ты права.

Не вижу смысла отрицать. Подростки часто узнают меня и мне это только на руку. Я живое доказательство того, что жизнь не заканчивается, чтобы не происходило. Сам того не зная, Сергей помог мне даже в этом. Теперь у меня есть история, в которой я победила, и именно эта история помогла мне устроиться на эту работу. И помогает мне каждый день помогать другим.

— Я могу рассказать тебе правду, но это такая долгая история…

— А я никуда не спешу, — она аж подпрыгивает от нетерпения. — Ой… Меня, кстати, Юлей зовут, простите, что не представилась!

— Приятно познакомиться, Юль. Давай я напишу своим, что пока занята, чтобы нас не беспокоили…

А сама набиваю в телефоне своей коллеге: «Сапсан до Питера, пробей цены и время, девочку надо вернуть домой», а вслух говорю:

— Еще булочку? Ты же не ела, наверное?

36-1

***

Когда я, все-таки уговорив Юлю вернуться в Питер, откидываюсь на спинку кресла, за окном уже глубокий вечер, и в тенях под еще голыми ранней весной деревьями угадываются фигуры долговязых футболистов. Ждут меня.

Хватаю сумочку и легкое пальто и уже хочу покинуть кабинет, как мне преграждает путь Тимур.

Сердце моментально обрывается. Он бледен и его аж трясет, когда он хватает меня за руку.

— Господи, Тимур. Что случилось?

Он только трясет головой, тянет меня обратно, захлопнув дверь, и спрашивает:

— Где пульт?

— От телевизора? — удивляюсь. — На, держи.

Тимур включает старый телевизор, который тут для мультиков для детей помладше, но песенка «Даши-путешественницы» сразу же обрывается. Тимур переключает на новостной канал.

И я вижу на экране Валерию.

Она говорит на английском, но снизу идет подстрочный перевод. Буквы не сразу складываются в слова, да и те никак не желают соединяться в осмысленные предложения. Сердце бьется невпопад, а после опять сбивает свой бег, когда Тимур со всей силы швыряет пульт от телевизора прямо в стену.

— Блять, да что он за человек?! Вот скажи мне, Ксень, какого хуя я постоянно последний узнаю обо всем? И когда уже это закончится? Да чтоб он сдох поскорее, сколько ж можно!

Белые буквы ползут по экрану, на котором строгая и красивая Валерия повторяет все то, что я слышала лично от нее: «Бил беременную»… «Выкидыш»…

Срываюсь к Тимуру, которого аж разрывает на куски. Его трясет от ярости, ненависти, и я впервые понимаю, как же, проклятье, повезло, что он каким-то чудом сразу же приехал ко мне. Он хватается за меня, как за спасительный плот и шепчет:

— Он бил тебя? Тоже бил? Какие, блять, еще тайны остались, которые я не знаю? Скажи мне сейчас, Ксень. Хватит.

Тимур уже давно не матерился. Сказывается работа с детьми, но теперь в центре их нет, впрочем, судя по времени, в центре уже вообще никого нет, кроме нас. Обхватываю ладонями его лицо и ловлю обезумевший от боли и ненависти взгляд.

— Никогда, слышишь? Меня он никогда не бил.

Тимур роняет голову мне на плечо, и в этот момент ровный голос Валерии наконец- то сменяется диктором. Сделать тише, не сдвинувшись с места, я не могу, но и оставить Тимура не могу. Он весь дрожит под моими руками.