Самоубийство Пушкина. Том первый - Евгений Николаевич Гусляров

росы, которая имеет такое широкое хождение, когда требуется определить — как в малом находит свое полное отражение даже самое великое.

Итак, что знал Пушкин о подлинном Годунове к тому времени, когда в голову ему пришли слова двух литературных стольников?

Царь Борис, пришедший к власти неимоверными трудами, ценой грандиозных интриг, был, как это утверждают почти все современные ему исторические источники, — «несчастнейшим в мире человеком». Он был подозрителен, знал, какова цена показной боярской преданности, чувствовал, как ненадёжно народное мнение о владыках. Самым сильным его чувством на троне, кроме удовлетворённого тщеславия, был страх. Историки подозревают его, по крайней мере, в двух великих душегубствах, которые явились главными, ступенями к высшей власти. В том числе — в тайном умерщвлении Ивана Грозного. Каждый прожитый на троне день доставлял ему большое удовольствие прежде всего тем, что благополучно приходил к концу. Он испытывал страх за себя, за свой род, за свой венец…

Больше всего царь опасался ведовства — достаточно было малейшего слуха о том, что кто-то где-то грозит ему или семье его чарами, зельем, наговорами, — начинался грозный розыск.

В «покрестной» записи, той, которую подданные должны были давать, когда он взойдёт на престол, было записано совсем необычное даже для той поры: не покушаться ни зельем, ни заговором на жизнь царя, на жизнь его жены и детей.

Дело усугублялось тем, что вся земля русская накануне воцарения Борисова-была потрясаема многими предзнаменованиями; которые суеверное народное воображение со страхом воспринимало как недобрые, пророчащие гибель, мрак и отчаяние.

Непревзойдённый знаток смутного времени Н.И. Костомаров всё это обобщил примерно так:

Еще при Фёдоре, скоро после убийства Димитрия, происходили в разных углах Русской земли явления и знамения, пугавшие русский народ. Говорили, в 1592 году в Северном море появилась такая кит-рыба, что чуть было Соловецкого острова со святою обителью не перевернула. Страх и раздумье навело на русских разрушение Печерского монастыря близ Нижнего Новгорода в 1596 году: осунулась под монастырём крутая гора и придвинулась к Волге; монастырские строения развалились; люди, однако, успели убежать. Это событие повсюду сочли предзнаменованием большой перемены в Московском государстве. Скоро народное ожидание оправдалось: прекратилась царственная ветвь варяжского дома, и на престол сел в первый раз с тех пор, как Русь себя государством помнила, человек другого рода, да ещё татарской крови. Теперь, при Борисе, опять пугался народ предзнаменований. То и дело носились слухи о видениях и страшных знамениях. В 1601 году в Москве караульные стрельцы рассказывали: «Стоим мы ночью в Кремле на карауле и видим, как бы ровно в полночь промчалась по воздуху над Кремлем карета в шесть лошадей, а возница одет по-польски: как ударил он бичом по кремлевской стене, да так зычно крикнул, что мы от страха разбежались». На запад от Москвы бродили стаи волков и беглых собак; они нападали на прохожих и заедали их; зловещий их вой слышали в городах и в самой Москве; рассказывали, будто они пожирали друг друга, — это казалось необыкновенным. «Вот, — говорили москвичи, — стало быть, неправа пословица: волк волка не съест». Один какой-то смелый татарин говорил: «Это значит то, что вы, москвитяне, будете, как голодные волки или собаки, терзать и истреблять друг друга!». Около Москвы появилось множество лисиц, и некоторые смело забегали в город. В сентябре 1604 года близ самого дворца убили лисицу; эта лисица была чёрная, каких не видано было в этой стороне никогда; один купец заплатил за неё большую сумму как за редкую, за сибирскую, — 90 рублей. В разных местах Московщины ужасные бури вырывали с корнем деревья, перевертывали в городах колокольни, срывали крыши. Тут не ловилась в воде рыба; там птиц совсем не было видно; там женщина родила урода; там домашнее животное произвело такое чудовище, что нельзя было сказать — что оно такое. В небе стали видеть по два солнца и по два месяца. В довершение всех ужасов явилась комета: она была так велика, что во второе воскресение после Троицына дня 1604 года видели её в полдень. Борис призвал какого-то немца-астролога, и этот немец сказал ему: «Бог насылает такие знамения на предостережение великим государям; это значит, что в их государстве будут важные перемены. Царь! берегись, остерегайся людей, которые около тебя, и укрепляй границы своего государства, большая беда наступит…».

Записано Костомаровым и другое свидетельство… Он (Борис) обращался к ворожеям и предсказателям и выслушивал от них двусмысленные прорицания. Рассказывают, что была в Москве какая-то затворница Алёна Юродивая; её келья была в земле. Славилась она даром прорицания, и все говорили: «Что Алёна предскажет, то и сбудется». К ней поехал царь; в первый раз она не впустила его к себе. Борис поехал к ней в другой раз. Тогда Алёна велела принести пред свою подземельную келью четвероугольный кусок дерева и пропеть над ним духовенству погребальную песнь: «Вот что ждёт царя Бориса», — сказала она. Зловещее предсказание поразило ещё более Бориса.

Это было перед самою смертью царя. Может быть, то и ускорило его мысль о самоубийстве.

Во всяком случае, именно с поры того гадания он стал полным затворником. Сидел, запершись, в одиночестве. И даже в церковь посылал молиться сына, а сам не ходил. Диалог двух стольников в царских палатах мог относиться именно к этому времени.

О том, как сильно могло влиять суеверие на русскую душу, говорят многие эпизоды годуновского времени.

…Родственник царя Семён Никитич Годунов за что-то затаил досаду на Бориса. И отомстил ему тем, что одной только фразой отнял у него преданнейшего слугу и друга — Басманова. Как бы ненароком обронил он такие слова: «Ох, мне сон был, что этот Дмитрий истинный царевич». Этого было достаточно, чтобы Басманов перекинулся на сторону самозванца.

…Самозваный Дмитрий победил. Народное ликование было, казалось, всеобщим. Но и тогда уже некоторые стали отравлять эту радость толкованиями разных видений. Кое-кто будто видел над Москвой в ясном небе некую мглу. Видения эти тревожили праздничные приготовления к торжественному въезду в столицу нового царя.

…Всякая мелочь воспринималась с необычайной остротой. Вот самозванец со свитой вступает на мост через Москву-реку. Тут пронесся вихрь, закружилась пыль. Кое с кого посбивало шапки. Православные осеняли себя крестами и перебрасывались в тревоге словами: "Уж не беда ли какая будет?"

…Царская невеста Марина Мнишек и наречённый Дмитрий после венчания идут во дворец. По всему пути расставлены стрельцы и телохранители из иностранцев. Крепко следят они, чтобы, не дай Бог, не пересёк кто пути новобрачных. Беда будет. А под шурином царским конь