Лиловые орхидеи - Саманта Кристи

к своему собственному хэппи-энду.

Я закатываю глаза:

– Ну знаешь, как говорят: «Не умеешь делать – пиши».

Мои ноги стали совсем ватными. Они так дрожат, что я с трудом прохожу через парковку. Я прижимаю к себе кожаную сумочку, словно надеюсь, что она меня защитит. Прежде чем выйти из дома, я положила в нее много всего.

Я смотрю на вывеску гостиницы и медленно захожу внутрь. Он здесь. Ждет. Ждет, когда я приду с ним поговорить. Ждет, когда решится наше будущее.

Проходя сквозь стеклянные двери, я смотрю на свое отражение. Я тщательно продумала, что надеть. Мне не хотелось, чтобы Гэвин думал, что я очень уж хочу с ним встретиться, поэтому я надела старые джинсы и свитер с короткими рукавами. Ну ладно, это мои любимые джинсы, которые я надеваю, когда хочу произвести на кого-нибудь впечатление своей задницей бегуньи. А свитер, может, и подчеркивает слегка зону декольте. Но ведь я и не хотела, чтобы он подумал, что я стала старой девой с оравой кошек, когда он меня бросил.

«Черт! Он тебя не бросал, Бэйлор», – снова напоминаю я себе. Никак не могу привыкнуть к этой мысли.

После возвращения из Чикаго я впервые еду в лифте, так что это вызывает у меня воспоминания о нашей стычке. Теперь я понимаю, что тогда мы оба считали, что другой нас предал. Это, конечно, объясняет многое из того, что он сказал мне тем вечером.

Двери лифта открываются на его этаже, и я иду по коридору в поисках его номера. Перед дверью я замираю. Я ужасно боюсь того, что произойдет в следующие несколько минут. Чтобы не переволноваться, я сосредотачиваюсь на дыхании. Я убираю волосы за уши и облизываю пересохшие губы.

Потом заставляю себя поднять руку и постучать в дверь. Я стучу два раза, очень тихо, надеясь, что не потеряю сознание прямо тут, в коридоре. Я успокаиваю себя тем, что если он не услышит стука и не откроет дверь, то я просто пойду домой.

Дверь открывается, и мы внезапно оказываемся лицом к лицу. Мы стоим и смотрим друг на друга, после стольких лет мы оба наконец знаем правду. Я совершенно не знаю, что сказать. В машине по пути сюда я отрепетировала целую речь, но сейчас вряд ли смогу вспомнить, как меня зовут.

Он качает головой, словно вдруг что-то вспомнил. Затем, не отрывая от меня глаз, подносит к уху мобильный телефон, который держит в руке.

– Чарльз, я тебе перезвоню.

Я даже не уверена, что он дождался ответа, прежде чем отключить трубку.

– Э‐э‐э… заходи.

Он делает шаг в сторону, чтобы я могла пройти.

– Спасибо, – говорю я и мысленно благодарю свой мозг за то, что смогла произнести хоть что-то.

Мы проходим в просторную гостиную его номера и оба пытаемся – совершенно безуспешно – не смотреть друг на друга. Я стараюсь увидеть в нем обычного человека, а не монстра, который, как я считала, сломал и бросил меня на произвол судьбы.

Гэвин моргает, потом еще раз и хмурит брови, словно не может поверить, что я и правда стою перед ним. Я вижу, что он протягивает ко мне руку, но тут же отдергивает ее – и я удивлена, что меня это огорчает. Он не сводит глаз с моего лица. Интересно, что он думает о том, как я сейчас выгляжу? В университете я почти не красилась и мало внимания уделяла своей внешности.

Я отрываю взгляд от его глаз и замечаю, что на нем обтягивающая спортивная футболка, под которой проступают кубики пресса. Интересно, он до сих пор каждый день бегает и занимается спортом? Я замечаю его выцветшие джинсы, потрепанные снизу так, что разрозненные ниточки спускаются на его босые ноги. Сквозь меня проходит волна жара – ну что такого неудержимо сексуального в босых ногах?

Мы снова смотрим друг другу в глаза и неловко смеемся.

– Спасибо, что пришла, – наконец произносит Гэвин.

Ко мне все еще не вернулся дар речи, так что я просто киваю и подхожу к дивану, на который он указывает мне рукой. Я пытаюсь придумать, что бы такого сказать, чтобы сгладить это невыносимое и унизительное молчание. Я оглядываю безукоризненный номер и довольствуюсь банальным:

– Кажется, дела у тебя идут неплохо.

И тут же думаю: «Ну конечно, он же из богатой семьи, разумеется, он остановился в люксе». Я мысленно хлопаю себя по лбу и сажусь на диван – на противоположный конец от него.

Он с уверенным видом кладет ногу на ногу и облокачивается о спинку дивана. Потом улыбается и тянется к столику рядом с ним.

– То же самое можно сказать и про тебя, – говорит он, беря со столика мою книгу.

Я чувствую, что краснею как рак. Из всех моих книг его угораздило выбрать ту, которая лишь немного не дотягивает до того, чтобы считаться эротической литературой.

– Именно такую Бэйлор я и запомнил, – говорит он с улыбкой.

Я закатываю глаза, а он смеется. Затем выражение его лица становится твердым, и он смотрит на меня глазами, полными сожаления.

– Нас одурачили, Бэйлор. Ты и представить себе не можешь, как мне жаль, что я не боролся за тебя сильнее, – говорит он. – Хватило бы всего одного телефонного звонка или эсэмэс, чтобы выяснить, что произошло, – и всего этого можно было бы избежать. Мне так жаль, милая.

О боже. От того, что назвал меня так, как раньше, на глаза у меня наворачиваются непрошеные слезы. Я сглатываю, чтобы не расплакаться. Затем прочищаю комок в горле размером со слона.

– Ты не виноват, – говорю я, беспокойно жестикулируя. – С таким же успехом я тоже могла бы позвонить. Но не позвонила.

– Ну конечно ты не позвонила, – говорит он. – Ты же думала, что я такой негодяй, что бросил тебя беременную!

– А ты думал, что я все время тебя обманывала, а потом вернулась к Крису.

Он качает головой и от безысходности проводит рукой по волосам.

– Я все исправлю, Бэйлор. Я надеюсь, что ты пустишь меня в свою жизнь, чтобы я смог это сделать. Я надеюсь, что ты пустишь меня в вашу жизнь.

Я вижу, что он совершенно раздавлен всем этим.

– Я никогда не намеревалась скрывать от тебя Мэддокса. Я бы позволила тебе с ним общаться, – говорю я. – Даже если бы мы расстались, я бы позволила тебе с ним общаться.