Блудное чадо - Дарья Плещеева

Васька, сообразив, какая тут возможна польза, предложил ему играть на деньги. Деньги вроде были небольшие – гульден за выигрыш. Но местные любители шахмат стали приглашать московитов для игры в несколько домов, где это развлечение было в почете.

Понимая, что Шумилов может и до Утрехта доехать, Воин Афанасьевич придумал себе другое имя – польское, но не то, под которым его знали в Вавельском замке. Он стал Даниэлем Лунским – «Даниэль» потому, что имя европейское, к нему и привыкать не придется, «Лунский» – короткое прозвание, легко запомнить.

От добра добра не ищут – сняв комнатку в предместье, Воин Афанасьевич и Васька решили провести в Утрехте зиму, а потом, как потеплеет, двигаться дальше, на юг, к Антверпену. Из Антверпена можно было поехать в Брюссель, а вот из Брюсселя пробираться во Францию.

Франция в представлении Воина Афанасьевича была огромным Парижем. А в Париже – молодой король, который покровительствует наукам и искусствам. Там еще при покойном короле появилась академия, в которой собирались писатели, поэты, драматурги, чтобы холить и лелеять французскую словесность. Москва о таком и мечтать не могла. В Париже – театры, музыка, утонченные европейские вкусы. Воин Афанасьевич понятия не имел, чем бы он мог там заниматься, но душа после всех испытаний снова рвалась к возвышенному.

Васька же от новых утрехтских знакомцев узнал, что в Париже есть свои художники – не хуже, чем в Амстердаме.

Нужно было дождаться весны – и в путь!

Но Шумилов спутал все замыслы. Лодочники, как и можно было ожидать, донесли ему, где видели людей, описание которых получили. Ивашка и Петруха обошли весь квартал, поняли, что упустили добычу, погоревали, а потом стали думу думать: куда могли податься беглецы. Выбираться из Амстердама можно было либо по раскисшим дорогам, либо водой. Пошли в порт…

Грузчики, что выпроводили Воина Афанасьевича с Васькой, узнали, что ходят между молами и складами люди, платят деньги за сведения. Они поняли, что помогли скрыться преступникам. Хотя на воров эта парочка не походила, но преступления разные бывают. Так были проданы сведения о барже, что ушла в Хейзен.

Шумилов понимал, что туда нужно попасть поскорее. Но пришлось ждать другую баржу – лошадей у московитов не было, а покупать каких-то кляч ради этого путешествия они не хотели.

Прибыв в Хейзен, Ивашка с Петрухой поняли, что тут Воину Афанасьевичу не житье. Они стали расспрашивать местный люд и сообразили, где можно искать пропажу. Из крупных городов ближе всего был Утрехт.

Но в Утрехте они сделали ошибку. Выяснив в Амстердаме, что беглецы подружились с живописцем, Шумилов решил, что и в Утрехте они станут искать такое же общество. Предположить, что Воин Афанасьевич начнет зарабатывать на жизнь шахматной игрой, они уж никак не могли. А в кабачках, где собираются рисовальщики, уличные музыканты и бродячие актеры, о двух московитах ничего не знали.

Ордин-Нащокин-младший был совершенно счастлив.

– Европейские нравы! – говорил он Ваське. – Тут в цене ум! Тут за умную игру платят! Не за то деньги получаешь, что в лавке простака обдурил, всучил ему сапоги из гнилой кожи, а за свой ум!

Он только не учел, что утрехтские жители отлично различали, где увеселение, а где ежедневный обязательный труд. И не подумал, что даже малому дитяти надоедает игрушка, если ее давать каждый день, он новую начнет просить. Он и другое не учел: что утрехтские любители шахмат, наблюдая за его игрой, сумеют перенять какие-то хитрости.

Проиграв подряд десять партий, Воин Афанасьевич перестал быть желанным гостем в кружках шахматистов. Игрушку разлюбили.

Еще какое-то время он приходил без приглашения, потом понял: что-то неладно. Вместо того чтобы исчезнуть незаметно, он пытался как-то объяснить почтенным утрехтцам, что желает продолжать шахматные состязания, даже привел довод: в своем отечестве он считался одним из лучших игроков. Это было враньем – москвичи, да и жители других городов, состязаний не устраивали, мерились они богатством и знатностью, но уж никак не умением передвигать резные фигурки.

Тогда Воину Афанасьевичу сказали прямо: в его услугах более не нуждаются. И сказали свысока – словно бы он был уличным торговцем или печником, которого вызывали, чтобы справился с каминной трубой.

Нужно было искать других способов прокормиться. Но сперва – сбежать из проклятого Утрехта!

Васька знал, что обиженный Воин Афанасьевич способен на решительные и странные поступки. Но бегство в Курляндию сам же Васька и подсказал; бегство из Бранденбурга невесть куда его уже малость озадачило, но он во всем положился на Божью милость. Господь был милостив – послал судно, идущее всего лишь в Амстердам, а не в Марокко. Но и в Курляндии, и в Бранденбурге у них были деньги. А в Утрехте денег было очень мало.

Однако запас Божьей милости, как тогда Васька решил, воистину неиссякаем.

Мартовским вечером они шли вдвоем из Домского собора Святого Мартина. В собор их занесло после теологического спора: может ли Господь присутствовать в лютеранском храме во время богослужения? С одной стороны – нет, потому что Он присутствует лишь в православных храмах. С другой – где тут, в Европе, православный храм возьмешь? Решили сделать попытку – авось Господь простит, если они помолятся перед образами, написанными на европейский, а не на византийский лад, потому что совсем не молиться перед образами – плохо.

Спор они продолжили, уже выйдя на улицу, уже шагая под мелким дождем и кутаясь в суконные плащи от пронизывающего ветра.

Дверь богатого дома, мимо которого они проходили, хорошо известного Воину Афанасьевичу дома, распахнулась, оттуда вылетела корзина, затем несколько пар обуви; из корзины поднялось ввысь и запорхало мужское исподнее; прогремел по ступеням дорожный сундучок; наконец был выпихнут толстый мужчина.

Этот мужчина огромным прыжком пролетел с верхней ступеньки на мостовую, а уж там растянулся во весь рост прямо у ног московитов. Как он не расквасил о камни лицо – просто уму непостижимо.

Дверь захлопнулась, опять отворилась, в мужчину незримая рука запустила вкривь и вкось увязанным тюком. Он, приподнявшись было на локте, опять рухнул, и дверь затворилась окончательно.

– Ни хрена себе! – воскликнул Васька.

Воин Афанасьевич молча смотрел на мужчину. Тот тоже потерпел в жизни крах – выходит, они собратья по несчастью.

– Тысяча дьяволов! – закричал мужчина. – Помогите же мне!

Воин Афанасьевич начинал учить французский язык и несколько удивился, услышав, что выкинутый из дома мужчина ругается по-французски.

– Помоги ему, Вася.

Васька, добрая душа, с немалым трудом поставил пузатого француза на ноги. Тот, наверно, опомнившись, перешел на голландский язык.

– Они грязные свиньи! Их место – в хлеву! – сообщил он. – Господа, я этого так не оставлю! Я ославлю их на весь Антверпен! Все узнают, что на завтрак у них подают окорок с плесенью, прогоркшее масло и хлеб, который грызли мыши! Они недостойны моих услуг! Я чуть с ума не сошел, пытаясь приготовить их ужасный хюгспот! Это не блюдо! Он лежит в желудке, как булыжник, а если есть его на ночь, как они едят, то от этой тяжести можно умереть!