Вандалы – оклеветанный народ - Вольфганг Акунов

Гораздо опаснее была появившаяся у Марцеллиана (возведенного василевсом за свои заслуги в сан патриция), после захвата им опорных пунктов на Сардинии, возможность, высадив десант в Африке, угрожать тамошним вандальским городам (в свое время Гейзарих распорядился срыть укрепления всех этих городов, кроме Карфагена, чтобы афроримлянам, в случае восстания против вандальской власти, негде было отсидеться). Десантники Марцеллиана — с моря, и шедшее из восточноримского Египта войско Ираклия и Марса — с суши, могли окружить с двух сторон столь важные центры государства Гейзариха, как Иппон Регий и Карфаген. Не жалея полновесных вандальских монет, Гизерих через своих тайных эмиссаров снова, как когда-то, нанял туземцев, хорошо знакомых с побережьем и пустыней. И когда передовой десант далмата на восточноримской службе высадился в Африке, он наткнулся на отравленные колодцы, заблокированные дороги и, понеся немалые потери в стычках с местными, полностью утратив боевой дух, возвратился на свои корабли. Правда, это не означало выход Марцеллиана из игры, но теперь он не мог заключить союз с разбойничьими африканскими племенами, присоединявшимися к той стороне, которая казалась им сильнее и начинала одолевать. Корабли Марцеллиана отошли от побережья Африки и присоединились к главным морским силам Василиска. Таким образом, Гейзериху теперь пришлось иметь дело уже не с тремя, а лишь с двумя врагами одновременно.

И тем не менее, Марцеллиан по-прежнему представлял собой угрозу для «хромого евразийца». Тем более, что он вывел верховного флотоводца, Василиска, слишком осторожного (возможно, по тайной договоренности с доброжелателем Гейзериха при константинопольском дворе — Аспаром), из состояния пассивности. Ибо присутствие честолюбивого далматского пирата вынудило величавого Василиска отказаться от роли императорского шурина, лишь по воле случая крейсирующего на борту одного из кораблей императорского флота по Внутреннему морю, и проявить наконец активность. В результате восточный и западный флоты «ромеев» соединившись, вопреки давней, губительной вражде между Вторым и Первым Римом, общими усилиями завоевали вандальский остров Сицилию, оказавшись в опасной близости от африканской столицы Гейзериха.

Это был не просто успех, о котором можно было с гордостью сообщить в Константинополь. С захватом острова Сицилии «ромеи» получили превосходную позицию для переговоров, в ходе которых Василиск надеялся уладить конфликт с царем вандалов без применения оружия (которого явно старался избежать). Ибо с какой стати было ему, к вящей славе василевса Льва, рискуя жизнью своих моряков и воинов (а может быть — и своей собственной драгоценной жизнью), побеждать Гейзериха (с тайной помощью которого он, Василиск, сам мог стать императором Второго Рима)?

Состоялось одно из посольств, собственно говоря, и принесших историческую славу «византийцам», которые не были ни великими воинами, ни гениальными творцами культурных ценностей. Но то, что они одарили мир дипломатами, обладавшими всеми гранями таланта, характеризующего по сей день истинных представителей данной профессии, не вызывает никаких сомнений у всякого человека, знакомого с отчетами «ромейских» дипломатов. С отчетами, дающими подробнейшее представление как о дворах «презренных» варварских «царьков», при которых были аккредитованы лукавые и изворотливые греки из Второго Рима на Босфоре, так и о политическом стиле Константинополя и греческого мира (выдававшего себя за римский) вообще.

Человека, посланного к Гейзериху (принимавшего посланцев всех стран и народов, включая, между прочим, и вандалов из Европы, что свидетельствует о наличии связей афровандалов с их прародиной), звали Филархом. Пятью или шестью годами ранее этот опытный «ромейский» дипломат уже бывал у Гизериха. Факт избрания послом человека, знакомого и, видимо, пришедшегося по вкусу старому карфагенскому владыке, свидетельствует о явно имевшемся у царьградских мудрецов намерении построить вандалам «золотой мост». Любое средство казалось «ромеям» предпочтительнее вооруженной борьбы с вандалами. Меньше всего рвался в бой свирепый, но отнюдь не храбрый «дукс» восточных римлян Василиск, ни в коей мере не переоценивавший свои первоначальные успехи на Сардинии и даже на Сицилии. И вообще, пока он не сошелся с самим Гейзерихом, так сказать, лицом к лицу, о войне, собственно говоря, не могло быть и речи.

Из сказанного явствует, что карфагенский старец Гейзерих обладал к тому времени колоссальным престижем. Даже семидесятилетнего, его боялись во всем мире, т. е. во всем Средиземноморье, как огня, как демона, как беса, обладающего сверхъестественными способностями, позволяющими ему всегда выходить сухим из воды. Будь это не так, Марцеллиан и Василиск вели бы с ним переговоры совсем иначе, с позиции силы. Или вообще бы не вели с ним никаких переговоров. А постарались бы без лишней болтовни, во всеоружии повелевая сотней тысяч воинов и одиннадцатью сотнями кораблей, разделаться с вар-варом-арианином, посмевшим перевернуть вверх дном весь их привычный мир. Однако в действительности «ромеи» его опасались, ожидая от него чего угодно, и потому старательно обхаживали старого воителя. Гейзарих же совершенно правильно истолковал поведение «лукавых греков». Он хладнокровно отклонил все мирные предложения «ромеев» и отправил присланного ими в Карфаген сладкоречивого Филарха через узкий Мессанский пролив обратно на Сицилию, велев ему передать пославшим его, что война-то, собственно, еще не началась…

Если Василиск действительно был жаден до денег и не слишком-то сообразителен (как утверждал один из его современников), то для него наступили не простые времена. Ибо противник, которого он намеревался перехитрить, с полным основанием считался самым проницательным и хитрым государем, занимавшим когда-либо престол, и в то же время — опытнейшим полководцем своего времени. Тут не могла помочь вся золотая казна Византия, ибо многочисленным кораблям, подведенным «ромеями» к вандальским берегам, предстояло помериться силами с крайне опасным флотом Гейзариха, под парусами кораблей которого крайне разные по внешности и характеру мавры и германцы уже на протяжении десятилетий удивительно успешно наводили ужас на все Средиземноморье. Василиска, наблюдавшего за приближавшимся к нему величайшим в его жизни шансом с нескрываемой тревогой, как за грозовою тучей, предвещавшей бурю, кое-как поддерживала лишь надежда на помощь с Востока, ибо он знал, что «ромейским» полководцам Ираклию и Марсу удалось добиться в пустынях, отделявших покинутый их экспедиционным корпусом восточноримский Египет от вандальского Карфагена, некоторых успехов. Еще бы! Ведь на суше «доблестным ромеям» преграждали путь лишь слабые силы сдерживания, высланные Гейзарихом им навстречу.

Как только внушительная морская армада Василиска отчалила от берегов Сицилии, взяв курс на Африку, шурин константинопольского «Мясника» тотчас смекнул, что ветер, так сказать, переменился. В узком проливе отделявшем Сицилию от Африки, громадному флоту «ромеев» негде было развернуться. Небольшие, юркие гребные корабли-«дромоны» (греч. «бегуны») вандалов с молниеносной быстротой шныряли вокруг плавучих крепостей «ромеев», словно хищные акулы. Стоило подразделению громадных римских кораблей чуть выбиться из общего строя армады из-за ветра или морского течения, а флотоводцу Василиску — обратить все свое внимание на необходимые маневры, вандальские корабли наносили удар, как акулы, вонзающие свои острые зубы в неповоротливые туши громадных китов. Вандалы шли на абордаж, перепрыгивая с борта на борт. Исход кровавых рукопашных схваток, в которых вандалы всякий раз одерживали верх, не способствовали уверенности в своих силах и боевому духу «ромейских» команд, снятых василевсом Львом Макеллой со всех торговых кораблей Восточного Средиземноморья. Уже после первых вооруженных столкновений с вандалами на море эти наспех навербованные моряки стали протестовать. Они потребовали высадить их на берег Африки, где они были готовы с боем пройти знойную пустыню, чтобы, с именем своего императора или обоих императоров обеих Римских держав на устах, разбить вандалов в пух и прах. Но драться на море, на шатких палубах, на кораблях, с которых некуда бежать, в дыму горящих парусов и тлеющих канатов, с прошедшими огонь, воду и медные трубы морскими дьяволами злого чародея Гизериха, для которых все это — часть повседневной жизни — нет уж, увольте! На это они, мол, не подряжались и не нанимались…