Вандалы – оклеветанный народ - Вольфганг Акунов

Корабли Гейзериха с командами и морской пехотой на борту тащили за собой на канатах распределенные между ними «корабли-призраки» — крупные плоскодонные суда и пустые торговые корабли, нагруженные распространявшим отвратительный запах содержимым — серой и смолой, а также легковесной паклей, взлетавшей в воздух при малейшем порыве ветра, и, в довершение ко всему — «жидким огнем», знакомым еще Александру Македонскому — плавучей маслянистой жидкостью, растекавшейся и горевшей даже на поверхности моря (назвать его «греческим огнем» автор этих строк не рискует, поскольку считается, что «греческий огонь» был изобретен сирийцем Каллиником лишь в VII в., но нечто подобное ему было, вне всякого сомнения, известно еще в пору Античности).

Солнце уже погрузилось в море, но небо на западе было еще светлым и, мало того, огненно-красным. На его фоне темнели силуэты низких, неказистых вандальских судов, казавшихся особенно невзрачными в сравнении с пламеневшими в лучах багряного заката роскошными громадами римских кораблей, залитых кровавым светом морских крепостей армады Василиска, колеблющихся на канатах брошенных в глубь моря якорей, ибо море в этот вечер было странно неспокойным.

Изощренные в распознаваньи ароматов средиземноморской и континентальной кухни носы западных и восточных римлян ощутили необычный запах — первую весточку, полученную не ждавшими беды «ромеями» от надвигавшегося флота Гейзариха. С моря вдруг остро потянуло гарью, перебившей чад лагерных костров, на которых повара готовили нехитрую солдатскую стряпню. И тут же ветер понес на «ромеев» уже не запахи, а маленькие огненные комья, «шаровые молнии», мгновенно прилипавшие к сухому такелажу кораблей обоих Римов, приводя к их немедленному возгоранию. Василиск как раз заканчивал свой ужин. Не будь «ромейский» флотоводец таким степенным тугодумом, он бы лучше подавился рыбьей костью, чем продолжил ужин, не интересуясь тем, что происходит. Но отличавшийся «тяжелым умом» шурин императора Второго Рима предпочел дождаться последней перемены блюд и истечения срока заключенного им с Гизерихом перемирия. Когда же он, не осознав еще масштаб грозящей его флоту, войску и ему лично катастрофы, наконец, велел трубить тревогу, было уже слишком поздно…

Тысяча «с гаком» римских кораблей, шедших (ведь корабли не «плавают», а «ходят» по морю, как всем известно) образцовым строем по сапфирным волнам «маре нострум», от берегов Сицилии на Карфаген давно известным торговым маршрутом, вне всякого сомнения, представляла собой столь величественное и приятное глазу воображаемого наблюдателя зрелище, что он бы не поверил своим глазам, увидев, во что они превратились тем летним вечером 468 г. Багряный свет зари и кровавый отблеск последних лучей заходящего солнца на римских кораблях отнюдь не потускнели. Но сумерки в тот вечер так и не наступили. Ибо повсюду вспыхнули и заплясали жадные языки дымного пламени. Пылающие паруса сворачивались жгутом, срывались с горящих рей, и клочья их летели, подхваченные жарким ветром, с корабля на корабль. Еще до того, как вандалы взяли на абордаж первое римское судно, пылали уже сотни кораблей объединенного императорского флота.

Тесно сгрудившиеся в заливе под прикрытием предгорья, римские корабли сами служили причиной неминуемой гибели друг друга. Плотно прижавшись борт к борту, они служили мостами для огня, перебрасывавшегося с судна на судно. Будто пламя преисподней прогрызалось огненными зубами через палубы и паруса, сквозь лес корабельных мачт, с запада на восток. Команды кораблей опытного в морском деле, осторожного Марцеллиана, предусмотрительно велевшего им встать на якорь в некотором отдалении от основной массы римского флота, в тщетной попытке избежать неминуемой гибели, обрубили якорные канаты и вышли из бухты в открытое море. Но подоспевший, развернувшийся широким фронтом, флот вандалов поспешил принять их в свои распростертые объятия и прижать к своей железной груди. Лишь немногим из «пиратов их величеств римских августов», счастливо избежавшим соприкосновения с противником и скрывшимся во мраке наступившей, наконец-то, летней ночи, удалось добраться до спасительной Сицилии. Все остальные стали жертвой пламени, были потоплены или захвачены вандалами.

В тот роковой для Рима вечер Василиск лишился половины своих матросов и десантников и более чем пяти сотен кораблей. Уцелевшие были рассеяны, их капитаны деморализованы, воины исполнены скрытой ярости, испытываемой солдатами, считающими, что их предали. Не зря писал впоследствии Прокопий, что «медлительность военачальника, возникшая либо от трусости, либо от ИЗМЕНЫ (выделено нами — В. А.), помешала успеху» африканской экспедиции «ромеев». Все они — пусть издали — но уже воочию видели перед собою Карфаген, богатейшую вандальскую столицу, полную добра, награбленного всюду Гейзерихом «со товарищи». Как часто Василиск указывал своим воителям на этот африканский мегаполис, как на цель, смысл и награду всех участников этого заморского похода! Теперь же его корабли погибли в огне и в дыму! Весь его громадный флот рассеялся, как дым, а вместе с ним развеялись, как дым, мечты их, воинов двух «вечных» Римов, об обогащении! Только сам их незадачливый стратег все-таки ухитрился сохранить на борту своего большого быстроходного гребного корабля малую толику неизмеримых карфагенских сокровищ, своевременно спасти ее от гибели. Причем, судя по всему, вандалы не слишком-то старались догнать улепетывавшую под всеми парусами, надо полагать, заметную издалека роскошную трирему Василиска, преследуя ее скорей для вида, чем всерьез…Ибо ТАКИЕ императорские полководцы были очень даже нужны Гизериху. Ведь до тех пор, пока полководцы вроде Василиска вели на Карфаген римские армии и флоты, царь вандалов оставался не только Моисеем своего народа, но и величайшим флотоводцем всего Средиземноморья. Превратившегося из римского «нашего» и «внутреннего» моря в вандальское…

Один из главных интересующих нас вопросов — достоин ли Гейзерих быть причисленным к величайшим и наиболее творчески мыслящим государям античной эпохи — остается нерешенным и после морской битвы у мыса Меркурия. Ибо уничтожение более слабым флотом более сильного при помощи «судов-поджигателей» (т. н. «брандеров»), сводящих на нет численное превосходство сгрудившейся в тесном заливе армады противника — случалось в истории войны на море и ранее. Так, например, в 413 г. до Р.Х. флот сиракузян аналогичным способом уничтожил весь афинский флот. Да и Карфагенский залив, в период Второй Пунической войны, уже был раз свидетелем успешного нападения пунийских брандеров на римский флот, значительно превосходивший карфагенский. Новым в морской битве у мыса Меркурия была решительность и смелость, с которой Гейзерих сделал ставку на эти «беспилотные», почти не управляемые, «огненные ладьи» («дроны» тех времен). Ибо сиракузяне двинули на афинский флот лишь один единственный «брандер». Гейзерих же применил не менее семидесяти пяти «брандеров». Стремительно и внезапно внесенная ими в самую гущу римского флота поистине адская смесь огня, дыма и зловония стала решающим фактором успеха. А гиблое бегство охваченных паникой команд вырвавшихся из этого ада немногих римских кораблей довершило победу вандальского флота. В сумраке наступившей после огненной ночи утренней зари пролив, отделявший Африку от Сицилии, стал свидетелем бесчисленных морских боев между спасавшимися бегством уцелевшими римскими судами и преследующими их победоносными вандалами.