Такое запутанное дело. Когда конец близок - Фрэнсис Дункан

Мордекай Тремейн произнес:

– Мужчины и женщины не шествуют по жизни в одном-единственном направлении, а постоянно сворачивают с пути. Время от времени маршруты других людей пересекают их дороги или проходят параллельно – совсем близко. Поэтому в делах подобного рода нелегко выбрать одну-единственную важную линию и следовать по ней с начала до конца, чтобы показать, кто, когда и почему совершил преступление. Искомая правда скрывается в тени иных событий, происходивших в то же время, но не влиявших на главный сюжет, хотя порой все так перемешивается, что затрудняет выбор верного угла зрения.

Гибель Адриана Картхэллоу осложнилась наличием нескольких линий, непосредственно связанных с его судьбой, но принадлежавших другим людям. Только что вы услышали, каким образом отношения между миссис Картхэллоу и мистером Имлисоном запутали и без того сложную проблему. Но есть и целый ряд других непонятных обстоятельств. Например, портрет. Уничтожил ли его в порыве ревности мистер Имлисон? Или Адриан Картхэллоу сделал это сам, по той же причине? Каждая из версий представлялась вполне вероятной, но, к счастью, мисс Ферхэм помогла устранить неопределенность и вывела мои размышления из тупика.

Роберта Ферхэм вжалась в кресло. Сейчас она выглядела усталой, слабой… и испуганной.

– Я не убивала Адриана, – пробормотала Роберта, нервно облизав губы. – Нет! Нет!

Никто даже не взглянул в ее сторону. Полковник Нил подал голос:

– Все это весьма увлекательно, но не кажется ли вам, что пора перейти к делу?

– Слишком долго говорю? – Мордекай Тремейн обаятельно улыбнулся. – Просто хотелось освободиться от второстепенных соображений, чтобы четче обозначить главную проблему. – Он обратился к Хелен: – Когда вы, миссис Картхэллоу, обнаружили тело мужа, вам не пришло в голову, что он мог совершить самоубийство?

Она покачала головой. Тремейн понял: тему самоубийства ей предлагали не впервые.

– Нет, – ответила Хелен после долгого молчания. – Никогда не думала ни о чем подобном.

– Почему же?

– Такие люди, как Адриан, не накладывают на себя руки. Он бы реагировал на любую опасность иначе: скорее всего попытался бы скрыться. Уехал бы в Южную Америку – туда, где его не смогли бы найти. Адриан не лишил бы себя драгоценной жизни. К тому же…

Мордекай Тремейн молча ждал продолжения и после долгой паузы услышал:

– Револьвер лежал на полу слишком далеко, чтобы выпасть из руки Адриана. Я знала, что он не мог застрелить себя.

– Оставалось ли тело в первоначальном положении, когда я его увидел?

Хелен задумалась и бросила на Лестера настороженный взгляд:

– Нет. Нет. Адриан сидел на стуле, а голова лежала на столе. Я… столкнула его, и он упал на пол. Стул опрокинулся.

– Почему и для чего вы это сделали?

Ее бледное лицо исказилось болью. Локон упал на лоб. Мордекай Тремейн тихо подсказал:

– Кажется, я знаю ответ. Вы подумали, будто кто-то хладнокровно убил мистера Картхэллоу, когда он сидел за столом, и не захотели, чтобы у полиции сложилось такое же впечатление.

Ее молчание означало согласие. Мордекая Тремейна захлестнула волна сострадания. Судя по всему, Хелен решила, что Лестер Имлисон застрелил соперника не в порыве безумного гнева, а преднамеренно и спокойно, поскольку оставался вне подозрений. Какие невыразимые мучения она, наверное, испытала!

– Адриан Картхэллоу был успешным художником, – произнес Тремейн. – Зарабатывал огромные деньги. Однако получал не так много, как хотелось бы, и не так часто. Запутался в долгах. Занял у мистера Холдена несколько тысяч фунтов, а ведь наверняка существовали и другие кредиторы, не готовые ждать бесконечно. Поэтому он начал искать эффективный способ борьбы с финансовыми трудностями. И нашел. Таким способом стала продажа картин прославленных старинных мастеров… с одной-единственной оговоркой: эти картины Адриан Картхэллоу писал сам.

Да, он был непревзойденным имитатором. Не только обладал удивительной способностью подражать стилю Гейнсборо, Рейнольдса, Лоренса, но и освоил технологию старинной живописи. Даже эксперты не замечали подделки. Трудность заключалась лишь в сбыте произведений: требовалось найти агента, готового придумывать красивые легенды, продавать полотна и хранить тайну их происхождения.

Нужного человека звали Гэлли. Как они встретились, мы уже вряд ли когда-нибудь узнаем. Картхэллоу нередко наведывался в странные места и общался с сомнительными людьми. Объяснение звучало вполне убедительно: поиск моделей и изучение подлинной жизни. Гэлли был опытным и ловким мошенником, способным без зазрения совести обмануть самого искушенного покупателя.

На полном лице Хильды Ивленд отразилось недоверие.

– Неужели вы, Мордекай, пытаетесь доказать, что Адриан вступил в сговор с аферистом Гэлли ради продажи фальшивых картин старых мастеров?

– Совершенно верно, – подтвердил Тремейн. – Трудно точно определить, сколько сделок ему удалось совершить. Доподлинно известно о продаже одной картины. Под видом произведения Рейнольдса ее приобрел Уоррен Белмонт – американский миллионер, недавно побывавший в Лондоне. Гэлли обставил обман с театральным размахом: Белмонт поверил и в оригинальность творения, и в историю драгоценной находки. Полотно якобы обнаружили среди старинных картин, собранных в фамильном доме некоего пэра, только что вступившего в наследство и не желавшего оглашать собственное имя. Подделка была выполнена с безупречным мастерством, британские эксперты не заметили обмана. Однако в Нью-Йорке специалисты проявили более высокую квалификацию и высказали подозрение в подлинности произведения. В результате Уоррен Белмонт затеял тайное расследование. Не исключено, что в скором времени всплывут и другие шедевры подобного рода: проверка в самом разгаре.

До недавнего времени Гэлли обитал в Фалпорте под именем Мортона Уэстфилда и выступал в «Павильоне» в составе театрально-концертной труппы. Он встречался с Картхэллоу: однажды ранним утром я сам стал свидетелем их тайной беседы на пустынном пляже. Из услышанных фраз сделал вывод, что Гэлли требовал новых работ. Вероятно, художник казался ему волшебной гусыней, бесконечно несущей золотые яйца. Картхэллоу не скрывал недовольства. Скорее всего он понимал, что с увеличением числа подделок неминуемо возрастет риск разоблачения. А может, уже знал, что Уоррен Белмонт заподозрил обман и начал задавать неприятные вопросы. Мистер Холден вполне справедливо отметил, что в последнее время Картхэллоу беспокоился и явно что-то скрывал.

Уэстфилд, точнее, Гэлли, не чуждался шантажа. Создав и продав одну фальшивку, художник отдал себя во власть сообщника. Вместо того чтобы остаться хозяином положения и отчислять посреднику маленькие проценты, он превратился в раба, вынужденного расплачиваться за молчание все новыми и новыми картинами. Отказать прямо Картхэллоу боялся, зная, что если Гэлли заявит в полицию, его положение и репутация безвозвратно погибнут. Сам Гэлли, конечно, тоже не выкрутился бы, но с учетом вспомогательной роли и добровольных показаний против сообщника отделался бы нестрогим наказанием.