Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы - Андерс Рюдель

* * *

11 мая 2006 года Музей современного искусства получил ответ, на этот раз лично от Дэвида Роуленда. Адвокат сообщал, что его клиенты не согласны с решением музея оставить картину у себя. Нельзя согласиться, что, покупая картину, музей действовал как «добросовестный приобретатель»: ведь он так и не смог изучить ее провенанс. Если картина не будет возвращена, клиенты обратятся в суд, а также предадут дело огласке (до сих пор все переговоры наследников с музеем шли конфиденциально).

Одновременно Роуленд написал тогдашнему министру юстиции Швеции Тумасу Бустрёму, вкратце пересказал суть конфликта и попросил, чтобы в дело вмешался статс-секретарь министерства. Роуленд, по-видимому, не знал, что в Швеции, в отличие от США, вмешательство государственного чиновника в гражданский судебный процесс считается незаконным самоуправством и превышением полномочий.

Письмо вызвало в музее бурную активность. На заседании 12 мая члены правления решили, что «не имеют полномочий и компетенции самостоятельно принимать решения по этому вопросу», о чем и сообщили в министерство культуры, предоставив последнему решать вопрос о судьбе картины.

В обращении в министерство приводится три причины, по которым музей не может принять решение самостоятельно: 1) дело касается принципов Вашингтонской конференции, принятых международным сообществом; 2) вопрос о собственности затрагивает международное право, а музей в этой области некомпетентен; 3) музей не имеет полномочий самостоятельно отдавать произведения из коллекции.

В то же время авторы обращения уточняют, что в данном случае «нет необходимости применять принципы Вашингтонской конференции», так как нет оснований думать, что «аукционный дом приобрел картину нечестным путем».

Это совершенно безосновательный вывод. Как мы видим, руководство Музея современного искусства с самого начала уделяло больше внимания тому, как картина была приобретена, нежели тому, как она оказалась у продавца. В течение нескольких лет музей упрямо повторяет, как мантру, одно и то же: музей выступил как «добросовестный приобретатель, купив картину у аукционного дома с хорошей репутацией».

Адвокату Музея современного искусства Яну Видлунду поручают разобраться в юридических и исторических обстоятельствах и составить рекомендацию для министерства культуры. Но Видлунд слишком тесно связан с музеем и сам является заинтересованной стороной. Он завершит свою работу только к 2007 году. Тем временем Дэвид Роуленд при посредничестве немецкого партнера бюро раздобыл документы, подтверждающие, что «Цветочный сад» действительно входил в коллекцию Дойча. Правда, в этих документах не говорится, где находилась картина с конца войны до начала 1960-х, когда она вдруг всплыла у Кеттерера. Музей современного искусства связался с Лозанной, но тоже не добился ответа.

Видлунд в первую очередь попытался выяснить, какое законодательство применимо в этом деле: шведское (поскольку картина сейчас находится в Швеции), швейцарское (работа была куплена в Швейцарии) или немецкое (так как ее, возможно, украли в Германии). В феврале 2007 года Видлунд встретился с Роулендом в его офисе на Манхэттене, чтобы «собрать воедино всю информацию». В электронной переписке, предшествовавшей встрече, Роуленд настаивал на том, что следует применить немецкое законодательство: именно оно наделяет жертв нацизма наибольшими правами. «Если бы картина Нольде оказалась в немецком музее, — пишет Роуленд, — ее бы вернули владельцам».

Ян Видлунд напомнил, что в 1962 году наследники получили от немецкого государства денежную компенсацию за картину — 4000 бундесмарок. Роуленд возразил, что эта сумма не покрывает всей стоимости картины, а для Германии это был просто способ избавиться от угрызений совести. Роуленд уточнил, что обычно, когда произведение возвращается наследникам, те возвращают государству полученную ранее компенсацию; Видлунд же считал несправедливым, что деньги в этом случае достанутся немецкому государству, а не Музею современного искусства. Вопрос «о справедливости» останется центральным и в дальнейших переговорах.

Несколько недель спустя Роуленд сделал новое предложение: наследники могли бы возместить музею 162 150 крон, которые музей заплатил за картину в 1967 году, однако без поправки на инфляцию, так как музей «имел счастье использовать картину на протяжении сорока лет».

На встрече Роуленд ссылался на прецедентные процессы в Германии и Австрии, которые, по его мнению, должны были служить образцом для ведения дел по реституции и в Швеции. Видлунд же считал, что эти прецеденты «в данном случае нерелевантны». Подводя итоги встречи, он писал:

В апреле Видлунд составил меморандум, в котором заявил, что дело должно рассматриваться в соответствии со швейцарским законодательством. Он объяснил директору музея Ларсу Ниттве, что «вернуть произведение, хранившееся в Швейцарии, может быть очень непросто» и что существуют «веские юридические причины для отказа в реституции».

Тем временем министерство культуры совместно с министерством финансов решили вновь переложить всю ответственность за принятие решения на плечи руководства музея, заявив: хотя Музей современного искусства отклонил требования наследников, «не найдя для выдачи картины юридических оснований», музею следовало «разрешить спор о картине, приняв во внимание Вашингтонские принципы».

В такой ситуации становится уже не столь важно, какое именно законодательство следует применить. Как именно стороны должны прийти к соглашению, министерство не поясняет, но ясно, что переговоры теперь будет вести музей. Правительство также решает предать дело огласке, и в июне 2007 музей публикует пресс-релиз, который, правда, содержит неточности. К примеру, там говорится, что в 2003 году с музеем связался «американский адвокат», хотя на самом деле первым в музей написал Рикардо Лорка-Дойч (адвокатское бюро Роуленда вышло на руководство музея только два года спустя). Далее в пресс-релизе сообщается, что музей выступил как «добросовестный приобретатель» и что семья Дойч ранее уже получила денежное возмещение, которое «по состоянию на то время полностью компенсировало утрату произведения».

Это заявление не очень-то соответствует действительности, так как в 1962 году семье выплатили за картину всего 4000 марок. Через два года, когда Музей современного искусства арендовал картину, Роман Норберт Кеттерер написал Понтусу Хюльтену, что картина стоит 125 000 марок. Если исходить из цены, названной галеристом, семья Дойч получила всего 1/30 часть рыночной стоимости произведения. Что при всем желании полной компенсацией не назовешь. В августе 2007 года заведующая одним из отделов музея Анн-Софи Нуринг говорит в интервью газете Dagens Nyheter: «С юридической точки зрения закон на нашей стороне, но в этом деле есть и политический подтекст». Ясно, что руководство музея не желает расставаться с картиной. Закон на стороне музея, но по «политическим» причинам ему, возможно, все же придется вернуть произведение наследникам.