Он, она и ее дети - Джил Мансел

— Фредди…

— Выслушай, что я хочу тебе сказать. — Фредди подобрался. — Ты должна знать: я переговорил со своим поверенным. Мое завещание составлено, и я не буду его менять. Что бы ни случилось, после моей смерти ты не получишь ничего. Ни недвижимости, ни денег — ничего. — Он помолчал, давая ей время осмыслить его слова. — Вот так. Я пойму, если ты передумаешь.

Он понял, каков будет ответ Фенеллы, еще до того как договорил. Ее плечи напряглись при упоминании поверенного. Она даже затаила дыхание. Когда он подошел к «ни недвижимости, ни денег — ничего», ее руки стали медленно сползать с его плеч. Казалось, даже температура окружающего воздуха тоже стала падать.

Фредди осторожно высвободился из ее объятий.

Наконец Фенелла заговорила:

— И кто же все это получит? Ты, знаешь ли, не можешь все это унести с собой.

Забрать все с собой. Фредди задумался над этой идеей. Если бы он смог превратить деньги в высококлассные бриллианты и проглотить их, это считалось бы, что он унес их с собой?

Раздраженная его спокойной реакцией, Фенелла заявила:

— Только не говори, что оставляешь все какому-нибудь несчастному приюту для животных.

Фредди покачал головой:

— О приюте уже позаботились.

— Я думаю, ты совершаешь ошибку. Мы могли бы быть счастливы.

— Сомневаюсь в этом, — сказал Фредди. — Очень сомневаюсь.

Фенелла устремила на него твердый взгляд.

— Когда получила письмо, я подумала, что ты возвращаешься в мою жизнь, чтобы спасти меня.

У Фредди не было намерений мучиться угрызениями совести.

— Прости.

Фенелла сделала шаг назад, повернулась и посмотрела вдаль. С террасы открывался потрясающий видна озеро Хестакомб. Наконец она овладела собой, и это усилие было практически зримым.

— И ты меня прости. Пойду соберу вещи. Я могу рассчитывать хотя бы на то, что меня довезут до вокзала?

Фредди слабо улыбнулся и кивнул:

— Конечно.

Сбор средств на благотворительность достоин похвалы, тут нет сомнений. Слушать лекцию о необходимости проводить дальнейшие исследования, несмотря на бедственное положение медицины, было скучно, но надо. Все в зале сидели с серьезными, озабоченными лицами и внимали. Лотти, сжимая в руке стакан с газировкой, гадала, всем ли так же трудно сохранять на лице выражение «О, как это важно», как и ей.

Если честно, еще немного, и ее стошнит.

Вечер был посвящен торжественному открытию «Джами», нового шикарного ресторана в элитном районе Монпелье, в Челтнеме. Приглашение — серебристая трехмерная голограмма, отпечатанная на лазурного цвета плексигласе, произвело на Лотти впечатление, и она обрадовалась возможности пойти и самолично от имени будущих гостей Хестакомба проверить, насколько это заведение шикарно. И естественно, насколько хороша еда. Ради этого радостного события она даже решила побаловать себя и купила облегающее черное, с золотом, платье.

Все шло замечательно.

Плохо было то, что она не рассчитывала слушать суровую седовласую докторшу в желтовато-коричневом, наглухо застегнутом кардигане и очень колючей на вид твидовой юбке. Эта дама нудно, со всеми устрашающими, расцвеченными яркими красками подробностями вещала и вещала об ужасах…

Экземы.

Полчаса назад желудок Лотти приятно сжимался в предвкушении чудесного вечера. Из кухни доносились аппетитные запахи. Она намеренно ничего не ела, кроме «Кит-Ката» на обед. Но сейчас настроение у ее желудка резко изменилось. Приятная расслабленность уступила место страшному напряжению.

Программа явно была далека от идеальной. Лотти стало жаль молодую пару, которая вбухала все свои сбережения в новое предприятие. Поговорив с Робби и Мишель перед вечером, она узнала, что они всегда мечтали о собственном ресторане. Продав свой дом и опустошив счета, они в отчаянии обнаружили, что им все равно не хватает денег для открытия бизнеса. Помог им дядя Мишель Билл, до неприличия богатый человек, который великодушно предложил им ссуду до восьмидесяти тысяч фунтов. Обрадованные и благодарные, они приняли предложение, и вскоре все работы по «Джами» были закончены.

Когда дядя Билл предложил воспользоваться церемонией открытия и собрать деньги на его любимую благотворительность, отказаться они не смогли. Даже несмотря на то что они уже знали: объектом его благотворительности был Клируэй. Маркус, обожаемый сын дяди Билла, страшно мучился хронической экземой и месяцами лежал в больнице. Это тяжелое, уродующее человека и причиняющее боль заболевание портило ему жизнь. Дядя Билл уже давно поставил себе цель сделать все, что в человеческих силах, чтобы искоренить ее.

Что было очень благородно и достойно восхищения и показывало, какой он замечательный и сострадательный человек. Но при этом следовало отметить, что идея пригласить на торжественную церемонию открытия «Джами» доктора Эдвину Мюррей из Клируэйского исследовательского института была не лучшей их тех, что появлялись в голове дяди Билла.

— …когда кожа лопается и краснеет, когда все тело человека превращается в одну сочащуюся рану, когда окружающие с отвращением отворачиваются при виде обезображенного лица, которое стало неузнаваемым, жизнь становится невыносимой для больного, — говорила доктор Мюррей. — И наша задача — сделать все, что в наших силах, чтобы облегчить его страдания.

Робби и Мишель, сидевшие на возвышении позади нее, выглядели так, будто тоже страшно страдают от болезни. Доктор Мюррей залезла в большой конверт из плотной бумаги, лежавший рядышком на столе, вытащила из него пачку фотографий формата А-3 и выставила первую перед собой.

— Я хотела бы, чтобы все переключили свое внимание на снимок. Вот что произошло с моим семидесятитрехлетним пациентом, чье тело было полностью поражено экземой. Через открытые раны попала инфекция. Не отворачивайтесь, — рявкнула доктор Мюррей, когда кто-то в первых рядах содрогнулся, ахнул и в ужасе прикрыл рот. — Я хочу, чтобы все, кто находится в этом зале, взглянули на фотографию и поняли, как им повезло, что у них нет этой болезни.

Запуганная аудитория покорилась и стала с отвращением таращиться на первую цветную фотографию. Тишина была полной. Можно было бы услышать, как падает булавка. Мрачно, не произнося ни слова, доктор Мюррей выставила перед залом следующую фотографию, на которой крупным планом были изображены ноги больного и…

— И-и-ик.

Лотти в жизни не слышала таких громких лающих иков. Все присутствующие повернулись к нарушителю спокойствия, который стоял чуть впереди и слева от Лотти. Высокий, с мужественной внешностью и красивой фигурой, он был одет в свободную розовую рубашку, потертые джинсы и бейсболку.

Крайне возмущенная вмешательством, доктор Мюррей устремила на него грозный взгляд.