Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета - Евгения Волункова

В Татарии познакомился с моей матерью Феклой и привел ее домой. А там жена Вера: “Здравствуйте!” Ну Вера и ушла...

Мы с матерью в войну и долго после были одни. Она была телятницей всю жизнь, тяжелый труд, а есть было нечего. Эти голодные детские годы мне в душу запали, все перед глазами стоит. Мы жили возле горы. Зимой там спуск, дети катаются. А я сижу дома и плачу, потому что не могу с ними кататься, мне надеть нечего. Голый сижу. Я плачу, и мать тоже плачет. А у нас тут были амбары колхозные с зерном. И мать оттуда стащила мешок из-под зерна и сшила мне штаны. И я помню, как она шьет, а я ее тороплю: “Быстрее, мама!” Вот внуки не верят, что у меня в детстве штанов не было. А мать мне рассказывала, что, когда на работу уходила, оставляла меня на печке одного, потому что не с кем: яслей-то нет.

На веревку привязывала, чтобы я с печки не упал. Представляете, ребенок маленький на печке один! Или как она неделю таскала зерно по чуть-чуть, по зернышку, чтобы испечь хлеб. Помню, когда снег начинал таять, мы уже босиком по огороду ходили, собирали остатки картофеля с прошлого года. Траву ели: борщевик, сныть, крапиву. Я внукам когда такое рассказываю, они говорят, что это все сказки. Так что, наверное, это важно — написать для них такую книгу».

ЕЩЕ МНОГО ВОПРОСОВ

Я прошу Александра Лукича написать согласие на публикацию его фотографий. Пенсионер берет листочек и начинает поразительно медленно выводить букву за буквой.

— Вы всегда так медленно пишете?

— Да, я же уже старый.

Пытаюсь представить, как Разеев сидит за столом в архиве и так же медленно переписывает в свои тетрадки сотни тысяч букв. Восклицаю, что это невероятный труд.

Лукич говорит: «Вообще-то, я не все нужные данные о селе нашел, у меня еще много вопросов! Например, я так и не узнал точную дату основания села.

Я с этим вопросом ходил в район, говорил: “Давайте установим официальную дату основания села!” Показал архивные документы. Директор краеведческого музея сказал, что это дело сложное. Так ничего и не получилось».

Лукич говорит, что очень хочет отыскать четвертую ревизию (перепись). Третья и пятая у него есть, а четвертую добыть пока не вышло. «Много неучтенных данных осталось, много пробелов, вопросов о советском периоде, кто был Ишутка, я тоже так и не выяснил. Про жителей охота узнать подробности еще, но это надо опять сидеть в архивах, копаться, снова на всем экономить. »

Пенсионер суетится, показывает блокнот, где записано, какие фонды еще нужно проверить, какую информацию отыскать.

— Столько всего еще я не нашел, но вот теперь, после такой реакции наших жителей на книгу, что-то нет желания. Даже не знаю, поеду ли. — Разеев отворачивается к окну. В окне яблони, купол церкви, холмы, пустая дорога. — Молодежь отсюда уезжает, — вздыхает Лукич. — Ныне живущие здесь помрут — и все закончится. В деревне никого не будет.

— Останется ваша книга, — говорю.

— Да, останется только книга, — помолчав, соглашается он.

НАСТОЯЦИЙ ГЕРОЙ

Чтобы добраться до села, в котором живет Лукич, я прилетела в Самару, села в автобус и несколько часов ехала до райцентра, где сделала пересадку и продолжила путь на другом автобусе, который проходил мимо Малого Ишуткино. Я ужасно устала и, подъезжая к деревне, грустно размышляла о том, ради чего я делаю столько усилий. Кто будет читать о пенсионере, который написал историческую памятку о крошечном, никому не известном селе? Да кому это, господи, нужно, кроме меня?

Целый день проговорив с Александром Лукичем, я лишь укрепилась в своих сомнениях. Он оказался потрясающим человеком, который проделал колоссальную работу. Но прочтут этот материал, скорее всего, только такие же увлеченные генеалогией люди. В истории не было ни конфликта, ни остроты. Я могла бы уехать в тот же вечер, но осталась в надежде, что мне удастся отыскать здесь что-то еще. Решила пройтись по деревне и расспросить местных жителей о том, нравится ли им книга. К тому же я чувствовала, что Лукич что-то недоговаривает.

Я была поражена размерами крохотного дома героя и простотой обстановки. Разеев признался, что работа над книгой сильно потрепала их и без того небольшой бюджет, но жена ни разу не сказала слова против. Надо затянуть пояса, значит, затянем. Ирина Разеева совершенно покорила меня, когда вечером поставила передо мной тазик с теплой водой, чтобы я могла помыть ноги. Когда я закончила, спросила, куда можно вылить воду. Ирина приказала мне поставить таз на пол: я — гостья, и она унесет его сама. Согнувшись и двигаясь параллельно полу из-за больной спины, она, тяжело ступая, понесла таз в сени. А я полночи не могла уснуть, растроганная гостеприимством и заботой этих людей. «Да плевать, если материал будет плохо читаться. Они заслуживают быть героями гораздо больше многих! И уж я постараюсь сделать все хорошо».

КОНФЛИКТ

На следующий день Ирина ушла на службу, и Лукич рассказал мне то, о чем не хотел говорить при ней: из-за книги он нажил себе врагов. Он не признался, кто именно на него обиделся, но бог журналистики привел меня к тем самым людям.

Выслушивая неприятные вещи в адрес Лукича, я изо всех сил пыталась сохранять самообладание и объективность. Как журналист я должна оставаться беспристрастной, но как человек, наедине с собой, могу вставать на чью-то сторону. Я дала высказаться всем, кого удалось застать дома. Так появился конфликт и острота, об отсутствии которой я сожалела накануне.

Александр Лукич сильно расстроился, когда я пересказала ему, что думают о нем односельчане. Многие вещи они не говорили ему в лицо. Я понимала, что он все равно прочитает об этом в материале, скрывать не было смысла. Оставшееся до отъезда время я пыталась его успокоить и убедить в том, что он не должен прекращать дело своей жизни из-за того, что это кому-то не нравится. Рассказала о Михаиле Власове, который попал в похожую ситуацию, но продолжил начатое. Кажется, пенсионеру полегчало.

А потом, когда я увидела, сколько просмотров (больше ста тысяч!) собрал материал и сколько восторженных отзывов он получил, позвонила Александру Лукичу и пересказала комментарии читателей. «Вот, видите, сколько людей вами восхищается!» Некоторые комментарии были от тех, кто, вдохновившись опытом Разеева, начал раскапывать историю своих предков. И это, на мой взгляд, самый