Византия в эпоху иконоборчества - Алексей Величко

Но в 797 г. правитель округа Заба заявил о своей автономии, и халифу пришлось заключать с ним договор и признавать власть того наследственной. Кроме того, многолетние попытки каким-то образом примирить персов и арабов пока положительных результатов не давали. И в то время, когда границы Византии так заманчиво были открыты, арабы были вынуждены гасить очередное восстание в Персии[328].

После всех неудач и смерти сына Константин VI на время пал духом и просто не замечал, что творится вокруг. В таких условиях шансы заговорщиков на успех резко возросли, и 17 июня 797 г., когда царь возвращался с конских ристаний, на улицу вышли командиры нескольких частей с солдатами, чтобы схватить его. Впрочем, кто-то предупредил императора об опасности, и он успел найти лодку, на которой надеялся переплыть в малоазиатские провинции, где память царей из династии Исавров чтилась чрезвычайно высоко. Пока что он остановился в городе Пилосе, где оказался вне досягаемости столичных полков. Внезапно заговорщикам открылось, что император Константин VI не так уж и беззащитен, как им казалось, — пришли известия о подходе войск восточных фем, оставшихся верными ему.

Это был самый критический момент. Императрица собиралась даже написать сыну письмо, передав его через наиболее уважаемых епископов, что просит пощады и готова совершенно отойти от власти, приняв домашний арест. Но в качестве последнего шанса передала тайным друзьям при особе Константина VI, что в случае неудачи выдаст их сыну. Это сыграло решающую роль: когда император молился в храме, сановники схватили его и 15 июля 797 г. доставили арестованного императора в Константинополь.

Затем случилось страшное, преступное перед Богом и людьми событие, до сих пор не имевшее аналогов в истории Римской империи, — по приказу матери заговорщики ослепили императора. «Солнце помрачилось на 17 дней и не давало лучей своих; корабли во мраке плавали наудачу; все говорили и сознавались, что солнце утратило свои лучи за ослепление царя», — писал византийский летописец[329]. Это может показаться преувеличением, но его западный собрат по перу подтвердил данное природное явление[330].

Дальнейшая судьба императора Константина VI неизвестна. Говорят, он проживал в полузаточении, под домашним арестом, вдали от столицы, причем его жена неотлучно находилась при нем. Скорее всего, бывший царь умер в 802 г. в возрасте 32 лет.

С этого момента императрица стала единодержавным правителем Римской империи — случай в истории государства невиданный. Замечательно и то, что, став по-настоящему единодержавной царицей, добившись исполнения своей мечты, св. Ирина неожиданно полностью утратила интерес к политике, все более погружаясь в духовную жизнь. Нет, конечно, она соблюдала правила царского этикета и являлась перед народом в пышных одеждах, а на монетах велела писать: «Ирина, великий василевс римлян, автократор» (любопытно, что императрица не склоняла своего титула по родам), но в душе ее царили другие чувства. Она еще в большей степени стала другом монахов, и ее царствие оказалось настоящим «золотым веком» византийского монашества. Так, в частности, только в Студийском монастыре за 5 лет ее правления число монахов увеличилось с 12 иноков до 1 тысячи[331].

Хуже всего то, что при всем уважении к ней византийцев св. Ирина целеустремленно, хотя и неосознанно, подрывала авторитет и «съедала» кредит доверия царской власти, до сих пор безграничный. Получив сообщение с Запада об анафематствовании папой VII Вселенского Собора, она волей-неволей была вынуждена предпринять меры по повышению авторитета Константинопольского патриарха и тех кругов, которые твердо стояли за иконопочитание, — в первую очередь монашества.

Архиерей столицы получил едва ли не те же преференции, какие на Востоке имел до сих пор только император, — его решения стали считаться окончательными и не подлежащими соборному суду. Поскольку же двух высших глав церковного управления не может быть, расширение компетенции патриарха привело к негласному урезанию полномочий императора. В ситуации, где нравственные основания власти монарха ослабели, это внезапно привело к резкому дисбалансу власти в пользу столичного священноначалия.

Не случайно после VII Вселенского Собора стали понемногу поговаривать о том, что императору не следовало бы вмешиваться в дела церковных догматов и канонов; его дело — управление Римской империей, но не Церковью. Этот дисбаланс остро ударил по обществу, воспитанному на традициях «симфонии», и по казне, поскольку императрица последовательно предоставила церковным имуществам существенные льготы по налогам. Иными словами, наступал политический и финансовый кризис, из которого императрица уже была не в состоянии вывести Римское государство.

Нельзя сказать, что дальнейшее царствование св. Ирины оставило славный след. Пока мать спорила с сыном за императорскую диадему, арабы постоянно и серьезно тревожили Каппадокию и Галатию. Поэтому императрица тотчас направила к халифу своих послов — игумена Хрисополя и хранителя архива храма Святой Софии Константина просить мира; однако Арабский вождь отверг это предложение. Правление женщины далеко не все оценивали высоко, и уже в ноябре 797 г. был раскрыт заговор, целью которого было возведение на царский престол братьев покойного Льва IV, пребывавших в принудительном монастырском заточении.

Очевидно, они, лишенные языков и глаз, уже не имели никаких желаний напоминать о своем царском происхождении, и их просто попытались использовать некоторые враждебные св. Ирине силы. Все же Никифору хватило сил обратиться в храме Святой Софии к византийцам с такими словами: «Соотечественники и христиане! — прокричал бывший цезарь Римской империи. — Посмотрите на сыновей вашего императора, если вы можете еще признавать их лица в этом ужасном положении. Злоба наших врагов не оставляет нам ничего, кроме жизни, и какой жизни! Она теперь в опасности, и мы взываем к вашему состраданию».

Вовремя сказанное слово может многое сотворить — расчувствовавшийся народ едва не ринулся низвергать св. Ирину. По счастью для царицы, ее верный евнух Аэций, находившийся в храме, предложил проводить братьев во дворец, дабы там обсудить условия их содержания. Но когда они зашли за крепостные стены, их немедленно арестовали, посадили на корабль и отправили в надежные для императрицы Афины. Удивительно, но нам еще предстоит встреча с последними — увы, несчастными, потомками великого Константина V[332].

Вскоре обнаружилась новая незадача: два самых ближайших советника царицы — патриции Ставракий и Аэций схватились в смертельном единоборстве, надеясь предоставить царский венец кому-нибудь из своих родственников после смерти (или убиения?) св. Ирины. Все, буквально все восстало против матери-преступницы. Уже не опасаясь римской армии, обезглавленной заговорщиками, арабы в 798 г. совершили удачный рейд на Византию, дойдя до Манган и даже захватив царских лошадей и коней Ставракия. Другой арабский отряд дошел до Лидии и захватил множество пленных и богатую добычу. Наконец, третий отряд мусульман вступил в сражение с византийским войском и нанес тому тяжелое поражение — в частности, среди прочих погиб и патриций Павел, комит Опсикийский.