Византия в эпоху иконоборчества - Алексей Величко

Справедливо полагают, что все христианские общины с самого начала своего возникновения мыслили себя как члены единой Церкви. «Это единство было не только идеальным, но и социальным, не только единством веры, но и единством общества как божественного учреждения». Идея единой Церкви активно проводилась в жизнь апостолами, в первую очередь апостолом Павлом в его посланиях, который старался объединить все созданные им общины между собой, а их всех вместе — с Иерусалимской матерью-церковью. Он требовал, чтобы его послания, адресованные одной Церкви, были прочитаны в других, и шлет приветствия от одной Церкви — другой. Этой же цели следовали установленные апостолом Павлом денежные сборы в пользу иерусалимских христиан от других общин.

Однако это единство имело сугубо нравственный характер и находило себе выражения во внешнем управлении. Очень долго не существовало ни единых канонов, которыми следовало руководствоваться христианам в своей церковной жизни, ни приматства кафедр, ни Соборов, имевших обязательную силу для всех Церквей. Все частные Церкви были независимы друг от друга и представляли собой совершенно самостоятельные в правовом отношении величины. И хотя в III веке ситуация стала меняться, никаких обязательных форм центростремительные тенденции еще не обрели[340].

Решения Поместных соборов получали (и получают еще и сегодня) свое признание в других Поместных церквах избирательно. А принимаемые ими правила по спорным вопросам носили (по крайней мере, в то время) не столько нормативный характер, сколько значение руководящих начал для церковных пастырей и предстоятелей, участвующих в работе каждого конкретного Cобора[341]. Более того, некоторые местные Cоборы вообще не признавались другими церквами.

Например, Эльвирский (начало IV в.) и Арльский (314 г.) соборы были отвергнуты на Востоке, а Анкирский (314 г.) и Неокесарийский (315 г.) долго не признавались на Западе[342]. Церковь Западная, состоя под управлением папской власти, имела свои Cоборы и свои правила, более или менее согласные с теми, что приняты на Востоке. Правила Восточной церкви вообще мало действовали на Западе[343].

Более того, можно согласиться с тем мнением, что в значительнейшей степени Соборы первых трех веков вообще едва ли можно считать законодательными, скорее — совещательными органами. И уж, конечно, их связь с органами государственной власти благополучно отсутствовала: римские чиновники в лучшем случае допускали эти собрания, но, разумеется, никоим образом не касались их деятельности. На этот же раз все было иначе. Власть не просто разрешила Собор, но созвала его, чем фактически признала христианство государственной религией. А также придала его актам статус государственных законов[344].

Напротив, в 325 г. никейские соборные оросы как догматического, так и канонического свойства приобрели общецерковное значение, а их нарушителям грозили не только известные церковные наказания (анафема, низвержение из чина и тому подобное), но и государственные. Первым, кто претерпел на себе негативные последствия нового порядка вещей, был сам ересиарх Арий, отправленный императором в ссылку.

Очевидно также, что определение компетенции и формирование процессуального порядка, регулирующего деятельность Вселенских Соборов, заняло значительное время. И совершенно ясно, что никейские Отцы не могли в 325 г. опираться на твердо установившийся вселенский канонический обычай.

Более того, полномочия Соборов вообще невозможно признать четко определенными. Это без труда обнаруживается при анализе компетенции, обычно признаваемой за Соборами.

Как правило, их наделяют следующими исключительными полномочиями:

1) определять по смыслу Священного Писания и общецерковного Предания догматы веры и излагать их для всей Вселенской Церкви в виде оросов (определений);

2) исследовать, проверять и утверждать само предание Церкви и отделять предание чистое и истинное от поврежденного и ложного;

3) окончательно рассматривать и судить всякое учение, вновь возникающее в Церкви;

4) рассматривать и обсуждать постановления прежних Соборов и утверждать или изменять их;

5) определять образ управления отдельных Церквей и для этой цели расширять или ограничивать их права;

6) производить верховный суд над высшими предстоятелями автокефальных Церквей и даже над целыми Поместными церквами;

7) предписывать для всей Церкви всеобщие положительные правила церковного благоустройства и благочиния (каноны)[345].

Однако указанные прерогативы вовсе не являются заданной величиной и представляют собой известную механическую совокупность той компетенции, которую демонстрировали в разное время отдельные Вселенские Соборы, но далеко не каждый из них.

Так, в частности, хотя и говорят, что правила Вселенских Соборов являются безусловными для всей Церкви (в том числе для Римской даже после ее отделения)[346], но в действительности здесь присутствуют серьезные исключения. Рим изначально признавал и признает сейчас только первые четыре правила II Собора (Константинополь, 381 г.), да и то потому, что они встречаются в актах поздних собраний, реципированных Римской кафедрой. Западная церковь очень долго не принимала 28‑е правило Халкидонского Собора (451 г.) — ключевое в части определения полномочий Константинопольского и Римского престолов; об этом писалось ранее.

В связи с тем, что к тому времени Римская церковь сформировала собственную, во многом отличную от Востока каноническую практику, Запад не признал определений Трулльского (Пято-Шестого) Собора (Константинополь, 691–692 гг.), ставящих ее под сомнение или прямо отвергающих. После длительного противоборства Римский папа Константин согласился формально признать принятые Трулльским Собором каноны, но очень неопределенно: «В части, не противоречащей Православию». Но на самом деле Рим открыто проигнорировал их, сохранив свои правила и обычаи, например целибат священства, постные субботы и так далее.

Напротив, целый ряд важнейших канонов был принят не на Вселенских Соборах. В частности, «Двукратный собор» (861 г.) и «Собор в Храме Святой Софии» (879–880 гг.), состоявшиеся при патриархе св. Фотии, приняли соответственно 17 и 3 правила, признаваемые Православной Церковью каноническими. С учетом того, что на последнем Соборе состоялось очередное примирение Западной и Восточной церквей, эти правила формально (как минимум) имеют вселенское и общеобязательное значение, либо, по крайней мере, имели такой статус до момента окончательного выделения Римской церкви из состава Вселенской[347].