Отвернись. В плену у зверя - Кира Райт

Начинаю покрывать его лицо, шею и плечи поцелуями, и получаю их же взамен. Но когда тянусь к своей рубашке, чтобы снять, он снова удерживает мои руки.

– Почему? – он стискивает зубы. – Ну какая разница, если и не пара?! – зверь прижимает меня к себе и не отвечает, конечно.

– Прекрати это, пожалуйста! Я и так устала. Мне было там страшно, я хотела к тебе всё это время, а ты отталкиваешь и отталкиваешь…

Вижу, что он сомневается, мечется внутри, не зная, как правильно поступить. И тогда перекидываю через его бедра одну ногу так, чтобы сесть верхом, а руками обвиваю его шею снова.

– Они мне ничего не сделали, – сознаюсь, думая, что может он боится причинить мне вред или боль после плена, или… – Меня никто не трогал, если ты поэтому не хочешь… – вдруг ему было бы неприятно, мало ли как у них, у оборотней, всё устроено, но он издает недовольный предупреждающий рык, явно свидетельствующий о том, что я ошиблась в своих предположениях. Хотя в этот раз, как и уже давно, мне совсем не страшно. – Ладно-ладно, поняла, – поднимаю ладони вверх. – Тогда не отталкивай. Я… скучала по тебе…

Когда потянулась к нему за поцелуем, то его губы встретили уже на полпути. И вёл он себя так, словно отчаянно нарушает какой-то внутренний запрет из-за меня, так знакомо, так надрывно, словно… снова прощается?!

– Эрдан… – теперь я пытаюсь его остановить, но он не позволяет, укладывая на постель. – Подожди… Давай поговорим…

Мужчина не дает мне продолжить, затыкая рот жарким поцелуем. Окей. Поговорим после, а пока… и я снова тянусь навстречу, подставляясь под новую порцию ласки.

Он

Ага, весь такой благородный, не трону… А сам вон её… Меня аж трясёт, как тоже хочу присоединиться…

Это вообще просто идиотизм какой-то наблюдать, как моё же тело трахает мою же пару, но не пускает к ней меня! Как это вообще? Ещё немного, и свихнуться можно.

И главное, каков, а? Мне её не даёт трогать, зато сам… Блядь!

Мои руки впивались в её тело до следов на коже от когтей, но всё равно старались прижать ещё ближе, ещё сильнее. Вжать в себя, соединиться, слиться с ней в нечто цельное общее, одно. Я чувствовал, как капельки моего пота капают на её грудь при каждом резком толчке, как губы то целуют её губы словно в последний раз, то бросаются покрывать поцелуями каждый миллиметр её тела… Как горячо и влажно там, куда сейчас вбивается мой член… А она ещё стонала так, что даже если бы я не хотел её сам до боли в яйцах, то у меня всё равно бы встал… И так прижималась, так тянулась ближе, жадно подавалась навстречу, но при этом ласково гладила по спине, будто успокаивала, целовала осторожно плечи, что у меня от этих её странных, противоположных, взаимоисключающих действий что-то внутри вообще с катушек слетало.

Стоп.

Где внутри-то? Это я внутри!

То на краткий миг ощущаю всё так, словно с ней сейчас я, то наблюдаю со стороны как в кино и ужасно хочется снова чувствовать, как наяву… Я тоже хочу её, а он меня не пускает!

Вот какого хрена ему можно, а мне нельзя?! И почему он вдруг начал всё решать?! Она и моя тоже! Я бы не стал делать ничего, что бы ей не понравилось! Она бы тоже стонала так же! А может даже больше…

Я же понимаю, что виноват перед ней, я бы… извинился…

И снова мне приходилось сдаться, перестать злиться и отталкивать свою вторую сущность, чтобы иметь возможность хоть на секунду чувствовать всё так, словно сам участвую в процессе. Но вот это тупое ощущение, что не могу перевернуть её, как хочу, потрогать, как вздумается, всё равно бесило.

Зверь в этот раз меня контролировал.

Признаться, я не особо понимал, что такого с ним произошло за эти дни, пока её не было, что он обрел такую власть над нашим телом. Может из-за страха потерять её опять стал сильнее. Все эти дни, пока я сайгаком бегал, вылавливая волков, выясняя то, что должен был выяснить с самого начала, осознавая, как по-дебильному себя повёл, его я почти не чувствовал.

Он словно отгородился от меня стеной своего отчаяния, подключаясь лишь когда мне было нужно звериное чутье или слух. А в остальное время будто не существовал…

Когда мы поняли, что произошло, что не можем почувствовать её, что мой план летит ко всем чертям, он метался вместе со мной, хотел пойти к волкам, сразиться с альфой и так забрать её, но когда Эрнард запретил мне и я согласился с ним в итоге, он… нет, не сдался. Скорее, понимая, что конкретно сейчас не может ничего сделать, «отрезал» меня от своих мыслей. Я лишь улавливал его безысходность и обрывки ненависти ко мне… И насколько же она сильна, если сейчас он не позволяет мне даже, как раньше, всего лишь чувствовать то же, что и он…

Но по крайней мере теперь я слышал его мысли, видел их как на ладони. И впервые задумался, что всё не так просто с нашим разделением. Ведь он чувствовал в полную силу. Он её правда любил, а не солгал, когда она спросила. Я не знал, могут ли наши звери испытывать подобное, но мой совершенно точно испытывал. И от этого становилось не по себе.

Если он способен на такое, если у него есть мысли, отдельные от моих, если он вообще ведёт себя как отдельная от меня самостоятельная личность, если он принимает решения, то выходит… нас реально двое. Двое совершенно разных сознания в одном теле. И если после того, что собирался сделать Эрнард он перестанет существовать… Получается, я от него словно бы избавлюсь…

У нашего вида нет двух сознаний в разных ипостасях. Мы чувствуем одно и то же, думаем одно и то же. Разве что оборот меняет что-то в сознании, и когда мы находимся в зверином обличье, то обостряются инстинкты, на первый план выходит всё животное, что только есть в нас, а вот человеческий разум словно в тумане остаётся.

Но тот зверь, что сейчас был с Мией не был «зверем» в полном смысле этого слова. И действовал далеко не на инстинктах, точнее, не только на них. Даже наоборот… Это я испытывал к ней какую-то животную страсть, а он… старается быть с ней нежным… Да и раньше. Это я насиловал её в землянке и когда убегала, просто разум заволакивала злость и паника, что могу потерять, хватался за неё как за последнюю ниточку, стараясь удержать как угодно, а он… смотрел на неё, любовался, вылизывал, заботился как мог…

И кто из нас тогда животное? Он, умеющий испытывать настоящие чувства, или я эмоциональный калека, постоянно принимающий неверные решения, подставляющий её и причиняющий вред? И что будет, когда из нас двоих действительно останусь только я?

Наверное, ей тогда правда лучше быть подальше от меня. Но ведь… Любил ли Мию я? Не знаю. И если честно, мне было глубоко похер, как назвать мои к ней чувства. Мне просто нужна была она. И всё. А остальное – без разницы.

Она сказала, что волки не тронули её, и у меня с души словно груз упал. Ведь я напридумывал себе всякого. А вот зверю легче не стало. Он был рад, что она не испытывала боли, но всё равно ненавидел меня и себя за то, что мы оба позволили этому случиться… И он был прав, конечно, я не отрицаю, но…