Гротески - Ганс Гейнц Эверс

из далекой Калифорнии, где люди не очень-то набожны и куда больше знают о кинематографе и апельсинах, чем о картинах, мощах и святых.

Однако я сказал, что это световая реклама. Возможно, сигарет. «В» относилось к Ватшари, «М» к Муратти, а может быть, и к Маноли. А быть может, и обе компании согласились на одну общую рекламу. А «К», вернее всего, и вовсе опечатка по недосмотру – должна быть «Г», за коей значится сам Йозеф Гарбаты[46]. Мой товарищ хрюкнул, подавляя смех, и одобряюще кивнул: мол, так и есть. Пышке Берте мое объяснение тоже чрезвычайно понравилось. Но милая Финхен не поверила не единому слову и, фыркнув, что в соборе не могут размещать рекламу сигарет, обратилась к церковному служителю в красной мантии. Он подтвердил, что она совершенно права и что архиепископ никогда бы не допустил подобного. Эти буквы относились к трем волхвам: «В», конечно, означало не Ватшари, а Валтасар, «М» относилось к Мельхиору, а никак не к Маноли или Муратти, а «К» – это, разумеется, святой Каспар, а не Гарбаты!

– Ну, – оправдывался я, – беднягу Йозефа часто записывали на слух как «Карпаты», так что ошибку заподозрить немудрено…

Финхен ответила, что я сморозил глупость и лучше мне молчать, если я настолько безграмотен. Она пригласила служителя присоединиться к нам, и тот начал водить нас по собору, не умолкая ни на миг. Финхен с удовольствием отмечала его ученость и проявляла особенный интерес к святым мощам. Но вдруг она оборвала его посередине и сказала, что для первого раза будет достаточно. Должно же что-то остаться для следующего нашего приезда. К нам снова присоединились Петер и Берта. Полагаю, все это время где-нибудь в темном углу Петер наслаждался щекоткой и пощипыванием. Мы встретили обоих у выхода. Мой друг отметил, что Берта очень приятная особа. Кроме того, настоящая католичка и куда милее этой любознательной иностранки.

Когда мы пришли в церковь Святого Гереона, нам уже, слава Всевышнему, никакой служака не попался. Мы спустились в крипту, так как Шмитц заявил, что где-то там должны быть останки одиннадцати тысяч дев. Однако мы не нашли и намека на эти мощи, и Финхен снова пристыдила меня. Зачем я взял с собой такого бесполезного друга, который вообще ничего не знает?! Вдруг она заметила сидящую на скамейке мать-настоятельницу, дождалась, пока та закончила свою молитву, и спросила, где же находятся останки одиннадцати тысяч дев. Благочестивая монахиня оказалась не очень вежливой и достаточно резко ответила, что уж точно не здесь, а в церкви Святой Урсулы. Кроме того, сегодня празднование трех волхвов, а останки дев посещают в день святой Урсулы. В этот день, а точнее, уже ночь они выходят наружу и бродят вокруг церкви. А это собор Святого Гереона, известного генерала фиванского легиона, все солдаты которого приняли мученическую смерть. Их было куда больше одиннадцати тысяч, и молились они истовее, чем Урсула и ее девы. Поэтому она рекомендовала бы Финхен обратить свое внимание на святого Гереона и его легион.

Любознательная девушка поблагодарила мать-настоятельницу за полезный совет.

На очереди был музей Вальрафа-Рихарца. Тут Шмитц с нами расстался, сославшись на одну ну очень важную встречу, но выразил надежду снова увидеть нас к двум часам в «Вечном фонаре». Жулик. Деловая встреча в Кёльне в день празднования трех волхвов! Осмелюсь предположить, что он, как истинный кёльнец, просто-напросто ни разу не был ни в одном музее и не хотел еще больше уронить себя в глазах нашей иностранной гостьи.

Финхен сурово попрощалась с ним, заметив попутно, что, если он желает вернуть ее расположение, ему следует успеть за это время полистать пару книг и за ланчем рассказать хотя бы о девах и волхвах. Все это он пообещал исполнить.

Среди старых рейнских мастеров наконец настал мой звездный час. Довольно просто впечатлить собеседника, если он родом из Калифорнии. Я продемонстрировал все свои знания. Я вспомнил даже то, что давно забыл, хотя не берусь утверждать, что не погрешил с иными фактами. Главное, что мне удалось наконец по-настоящему впечатлить Финхен, когда я рассказал о мастере, написавшем «Святую родню» и «Алтарь Варфоломея», а затем, указав на Штефана Лохнера, глубокомысленно высказался о лиздорвской школе. Гид и тот не смог бы сделать этого выразительнее, разве что правильнее. А когда я с точностью определил, что человек с язвой на ноге – святой Рох, а дама с щипцами – святая Аполлония, восхищению моими познаниями в искусстве уже не было предела.

Я почти бегом проходил один зал за другим, а пышка Берта, коей «Вечный фонарь» был куда интереснее, чем мастер розария, храбро поспешала следом. Но в этом не было необходимости: любознательная красавица из Калифорнии уже не хотела идти дальше. Я думаю, она поддалась атавистическому порыву. Так как она была из Лос-Анджелеса, что означает La Ciudad de la Nuestra Señora de los Angeles, неудивительно, что она испытывала трепетную любовь ко всем Мадоннам. Перед изображением Богоматери с цветком однолетника в руке она простояла добрых полчаса, а от «Марии в саду роз» ее и вовсе невозможно было оторвать.

К счастью, Всевышний опомнился и ниспослал нам снежную бурю. Стало так темно, что было уже невозможно что-нибудь рассмотреть. Увы, и это не помогло. Чтобы оторвать Финхен от ее любимых святых, пришлось проявить настойчивость, поэтому в «Вечном фонаре» мы оказались только к трем часам.

Там уже сидел Шмитц, который занимал себя тем, что заваривал для всех трирский чай. Финхен спросила, есть ли там алкоголь, на что мой друг поспешил ее успокоить, что напиток совершенно безвреден. Только чай, лимон, совсем чуть-чуть вина для пряности. Она сделала глоток и очень быстро вошла во вкус. Не стоит отрицать, что голос у нее стал заметно выше, а Шмитц очень быстро вернул себе ее расположение. Она поинтересовалась, подготовил ли он обещанный отчет. Мой друг утвердительно кивнул, но предложил поесть, прежде чем он начнет выкладывать все свои познания. Он занял свое место рядом с Бертой и принялся ухаживать за ней. В «Вечном фонаре» подавали отменные блюда, а мой друг хорошо понимал, что в приятной компании они и того вкуснее. А этот дьявольский напиток после шестичасового поглощения высокого искусства был тем более кстати. Короче говоря, это был успех.

И все же любознательное создание из города ангелов так и не забыло про свою жажду знаний. Когда подали сыр, Шмитцу пришлось оставить и еду, и питье, и даже милые приставания к Берте и начать-таки свой рассказ: