Дневник призывателя - Юлия Ставицкая

Неважно кого: себя или того, кого выбрал объектом своих чувств.

Любить нужно так, чтобы хотя бы разбивались сердца.

Забота? До удушья. Есть дети? Бойся за них и держи около себя. Пусть всегда будут рядом, пусть всегда будут с тобой, пусть чахнут, а потом удивляйся тому, что у них сломаны жизни, ведь ты всегда их оберегал от всего. Решал за них, как им жить.

Благие намерения? Помнишь, куда они ведут?

Все эти хорошие слова и решения, принятые за другого… Они так красиво упакованы. Так ведь будет лучше, правда? Не согласен? Но со стороны видней! А потом… Бах!

Да здравствует тьма отчаяния! Празднуй!

Хотя у него самого не было ничего хорошего даже в мыслях. Продавец кошмаров наслаждался страданиями и никак не мог ими напиться. Его интересовала только обратная сторона человечества, самая грязная и неприятная. Все, что есть на грани. Он любил пробуждать монстров и смотреть на чужие попытки спастись.

Как ты поступишь, если увидишь чужую смерть? Что ты сделаешь, если узнаешь о том, что все обвиняют невиновного? Попытаешься спасти или сбежишь?

К сожалению, люди редко его расстраивали. Им свойственно сомневаться и медлить. Думать о том, как правильно. Оглядываться на других. Все же лучше всего работает эффект толпы. Коллективный разум.

Если один встанет посреди улицы и начнет что-то высматривать, то рядом постепенно начнут собираться другие. Если несколько человек начнут чем-то восхищаться, то это тут же потребуется другим.

В этом нет ничего плохого. Просто мы слишком привыкли полагаться на других – перестали верить себе, считая, что правильно то, что поддерживает большинство. Хотя истина зачастую не рядом с ними. До нее нужно идти самому.

Покачал головой, вытянув руку с фотографией вперед. На ней были запечатлены люди, которых больше нет. Улыбающиеся, веселые. Моя семья, те, кто ей стали. Я же видел только красные кресты. Порой мне кажется, что они вытесаны на моих глазах. Куда бы ни пошел, я вижу только мертвецов.

Усмехнулся и разжал пальцы. Снимок полетел вниз, на пути. Там ему и самое место. И мне тоже…

Перед глазами все так же плещется кровавая река, темная и липкая.

Сейчас пройдет призрачный поезд, из него выглянет Соболев и протянет мне руку. Он наверняка уже почти выцветший – его время на исходе. Секундное желание мести сделало его контролером, но теперь контракт почти истек. А значит, поезду нужен новый симбиот. Без него эта сущность просто погрузится в сон до следующего прихода продавца кошмаров, который заставит его пробудиться.

В поезде будут сидеть люди, а я попытаюсь найти тех, кого знал. Но… От них уже ничего не осталось.

Верочка больше не просит спасти.

Девушка с изуродованным лицом, прикрытым кроличьей маской, мужчина с удавкой на шее, толстяк, который считает, что не стоит ждать тех, кто вовремя не вернулся домой, Верочка с раскуроченной грудью.

Она даже так была очень красивой.

Это ты виноват! Ты!

Тебе никого не спасти.

Я это знаю. Я во всем виноват. Просто те поцелуи были слишком сладкими и болезненными. Даже удар был бы нежнее.

Почему же она меня не ударила?

Развернулся на носках, еще раз кинув взгляд на старика. Тот перестал смеяться, как-то грустно вздохнул, заглянув в стаканчик с монетками, и открыл маленькую бутылочку с водой. Сделал глоток, пролив половину на себя. Вытер губы тыльной стороной ладони, и вновь вперился в пустоту, нервно хихикая.

Продавец кошмаров никогда не уходит просто так. Он любит сначала ломать игрушки, с корнем вырывая им крылья.

Я достал пару купюр и вставил их в стаканчик. Старик чуть ли не кинулся ко мне обниматься, но я только ускорил шаг, натянув повыше медицинскую маску.

Любить? Только если до боли. По-другому продавец не умел. Вот только некоторые его слова так и не дают покоя. Особенно в наш первый разговор, когда он говорил так, словно был ребенком, обиженным на весь мир.

***

2000 год.

Прошло уже несколько дней с тех пор, как я был на квартире Ларса. Для меня они текли невыносимо медленно, но календарь уверял, что это было всего два дня назад.

Тогда мы договорились, что каждый постарается собрать как можно больше информации, чтобы разобраться в случившемся. Узнать, что делать с нашей Ашраи дальше. Как-то так вышло, что она стала общей проблемой. А потому каждый занялся тем, чем мог, чтобы ее решить. Хотя реальная польза могла быть только от Кристал. Она же и занялась попытками изучения пленницы. К ней вскоре присоединилась и Кайса, сначала пытавшаяся прибиться к нам. Но дед бы не одобрил подобного – мы с Антоном начали штудировать его собственность. Проверять каждый дневник, каждый лист. Искать незамеченные ранее записи и шифры. Старик некоторое время смотрел за нами, как бы мы ничего не сделали с его сокровищами, но в итоге махнул на все рукой, решив, что мы уже не маленькие. А может уверенный в том, что мы ничего не найдем. По крайне мере я был уверен в том, что вырванных страниц стало больше. Гораздо больше.

Перелистнул очередную страницу, с которой на меня взирала игральная карта – пиковая дама, и красный силуэт лестницы. Один из ее призывов. Не то. Все не то. Я уверен, что разгадка в тех вырванных страницах. Что же старик прячет? Я видел страх, промелькнувший в его глазах. Дело в Соболеве? Нет, тут явно что-то не то.

Закрыл дневник. Взял другой. Почему-то меня это уже начинает злить. Вся это недоговоренность, чужие секреты и то, что я не могу рассказать все, что меня беспокоит. Последнее не решился сказать даже делу – эта история не только моя. И Тоша… Да, черт, возьми Тоша. Он теперь постоянно рядом, переселился ко мне с ночевкой на эти пару дней. Для большей продуктивности, ага.

Даже захотелось присоединиться к Ларсу, который решил заняться квартирой и ее владельцами. Особенно его интересовал последний. Он хотел разузнать хоть что-то у брата Николая. Я бы мог пойти с ним, но знал, что методы Сохи не всегда совпадают с моими представлениями. Тем более он наверняка заглянет и туда, где собираются коллекционеры, торгуют и жрут существ.

Не хочу больше видеть то, что они творят. Не хочу видеть глаза того, кого расчленяют заживо. А для коллекционеров это норма. Они считают, что могут делать со своим трофеем все, что вздумается. Так в праве ли мы осуждать монстров, которые так же относятся к нам?