А за околицей – тьма - Дарина Александровна Стрельченко

внизу и пропала в мареве. Ярина только теперь поняла, что едва могла дышать: пахло у озера болью, и злой, разбуженной водой, и замученной ледяной землёй. Здесь, в тучах, дышалось легче, и слабой ниточкой тянулись ароматы дождя и ветра. Ярина опустилась на дно ступы, прижалась горячим лбом к коленям Обыды. От неё веяло земляникой, глиной, ломким солнечным сухостоем – совсем по-домашнему. Ярина задышала глубоко, часто, закашлялась, выгоняя из себя дым.

– Топор, окаянные… Топором надо было оглобли перерубить, – сквозь зубы процедила Обыда и погнала ступу к дому. Долго молчала. Потом тяжело повторила: – Вот что значит сохранять Равновесие. Не вмешиваться в то, чему суждено. Великая сила тебе дана, Ярина, – перешивать, перекраивать, заново расшивать полотно бытия. Сложно её использовать. А ещё сложней – не использовать. Знать, чувствовать, когда вмешаться, когда смолчать, – вот оно, ягово искусство! Одна у тебя будет жизнь, чтобы вершить.

– Одна будет жизнь, чтобы вершить, – эхом отозвалась Ярина. – А… потом?

– А потом в Ягово Безвременье канешь, бескрайнее, словно Хтонь, бесконечное, как бег коней наших. Оттуда только смотреть сможешь. Смотреть да советовать.

Ярине показалось, что у Обыды дрогнул голос.

«Смотреть да советовать».

«Смотреть да сетовать»…

Глаза слипались, и огромная тяжесть навалилась, как бывало уже не раз, когда вытягивала из себя слишком много сил, – наперёд, у себя будущей брала взаймы.

* * *

Не успели долететь до дома, как Ярина провалилась в чёрный сон. Обыда, поставив под навес ступу, подозвала Мунчомурта:

– Приготовь-ка баню. Пусть ученица попарится. Смоет с себя.

Мунчомурт встал на цыпочки, заглянул в ступу. Поцокал, ткнул пальцем съёжившуюся Ярину. Проворчал:

– Опять из Переднего леса натащили вонищи. Опять потом баню выскребать.

– Ничего, выскребешь, – бросила Обыда, шагая к крыльцу. – Эй, Корка!

Домовой выглянул на зов, как из-под земли вырос.

– Проследи за Яринкой. Умаялась она сегодня опять.

– Как бы не уморилась, – вздохнул Корка. – Больно уж любит по донышку себя скрести.

– Любит, – не то с насмешкой, не то с печалью кивнула Обыда.

Держась за стену, вошла в избу, села на сундук. Глянула в окно – успела заметить, как тень выползает из-под крыльца, тянется по ступеням. Ох и шустрые пошли. Долго ли они от Переднего до Глубокого леса летели, а ходики уж тут как тут. Тянутся чередой. Бесконечной, бескрайней, как граница у Хтони, как Ягово Безвременье…

Надо бы разбудить Ярину, бодрящий отвар подогреть, заставить выпить. Но у самой сил не было. Вот ведь как Яринка вперёд полезла, чуть время не заморозила! Ломать не строить; чтобы сломать, куда меньше сил нужно, а ведь и себя Обыде пришлось по донышку черпнуть, чтобы Яринино колдовство развеять.

Сильна будет яга. Сильна и не глупа. Могла ведь наперекор броситься, оттолкнуть, время повернуть. Не стала. Послушалась. Поняла, видать…

Обыда вспомнила, как Сольвейг в первую свою встречу с Равновесием весь Лес едва на уши не поставила из-за мальчишки, рухнувшего с мостка. Вспомнила и заплакала без слёз, тихо, как мышь полевая. Слава Лесу, что не довелось ей самой увидеть, как Сольвейг ослушалась, в огонь шагнула вытащить птенца Гамаюн. А то ведь кто знает… Может, и поднялась бы рука; может, и забыла бы о всяком Равновесии, если бы хоть крохотная была надежда воротить, спасти.

– Вот что значит Равновесие сохранять, – сухо произнесла Обыда и поднялась с сундука. Вышла во двор. – Ярина! Всё на свете проспишь. Нашла где угреться! Вылезай из ступы!

* * *

Ветер бил о борт, соль щипала трещинки на губах, саднило царапины. Ярина, щурясь, глядела в море, сходившееся с небесами; далеко на горизонте ворочались тёмные точки. Чем ближе подлетала ступа, тем крупней они становились: превратились сначала в мушки, потом – в пятна. Солнце пробивалось сквозь лиловые тучи. Ступу бросало туда-сюда, а раз накренило так, что зачерпнули воды; если бы не Обыда, нырнуть бы обеим в волны. Но она держала помело крепко, смотрела зорко, успевала следить и за кораблями на окоёме, и за ученицей, сжавшей в пальцах костяной Кощеев уголёк. Ворчливо пробормотала:

– Чего так вцепилась? Руки занозишь.

Ярина обернулась на неё, глянула растерянно, беспокойно. Как чуяла, что снова летят смотреть Равновесие. Снова придётся застыть, крепиться, молчать. Чувствуя, как читает Обыда её мысли, Ярина кивнула. Сквозь зубы ответила:

– Вот и вцепилась.

– Вот и держись, – вздохнула Обыда, видя, как вырастает из-под воды морское чудище – чешуйчатое, отражающее лучи, высотой до самого неба.

Волны застучали о дно – рассыпчато, будто желудями зарядили снизу. Совсем близко вынырнула змеиная голова с громадным седым гребнем. Плавно и тяжело заворочалась под водой туша – и поплыла к мелкому, лёгонькому кораблю.

– Откуда они? – тихо спросила Ярина. – В лесу ведь нет таких. Не было никогда.

Говорила негромко, почти шёпотом, но Обыда слышала отменно. Поглядела на воздух вокруг, увидела, как рябят и мерцают, подлетая к ступе, брызги. Надо же: и не заметила, как Ярина стену поставила от шума, от морского рокота и гула валов.

– Когда-то и вовсе ничего не было. Только вода да небо, – ответила Обыда и подумала, что прежде, может, и было совсем как теперь: море да облака, бескрайняя глубина в обе стороны.

Всякая вещь, всякая тварь, что явилась на границе сил, отражается в обе стороны: в ту и в другую, в свет и во мрак. В день и в ночь. В Лес и в Хтонь. У всякого создания два лица, две тени.

Ступа зависла над океаном, змей взмахнул хвостом, и волны затихли так, что небо отразилось в прозрачной до самого дна воде. А там, на глубине, выглянули острые раковины, розовые жемчуга, серебристые донные травы…

– Каждый век что-то новое приходит, Яринка. Порой доброе. Порой страшное.

– На Керемета похож, – пробормотала Ярина, исподлобья глядя, как морской змей захлёстывает светлый кораблик, в сравнении с исчадием вод похожий на щепку, на кривую шишку. Другие корабли спешили на помощь, но не успевали, никак не успевали…

– Все исчадия Хтони схожи.

Корабль вздыбился носом кверху, затрещал, огненная волна прошла громадным кругом. Змей ударил хвостом по воде.

– Вверх! – крикнула Обыда, и ступа взмыла, едва успев вылететь из водоворота.

Когда волны успокоились, от корабля не осталось и следа. Только змей рокотал, шлёпал по воде, опустив тулово, волоча хвост по дну, вспарывая ил, гроты и впадины.

Ярина долго, задумчиво глядела в тёмную воду. Потом обернулась к Обыде, с горечью спросила:

– Откуда ты знаешь, когда, что, где случится?

– От хозяйки Леса сложно укрыться, – сказала Обыда. – Станешь хозяйкой – сама поймёшь. А наперёд запомни: если