Без остановки. Автобиография - Пол Боулз

узнают его в этом обличье или нет. Я его не заметил. После этого Джон решил осуществить план, о котором не рассказал ни мне, ни Флетчеру. Он собрал несколько марокканских и псевдомарокканских предметов (в том числе, купленные Джоном для себя), ещё прихватил покрывало на кровать и ковёр из своего номера (с виду — «вырви глаз»). Закутанный в джеллабу, в жёлтых сандалиях из козлиной кожи, он в одну руку взял корзинку с сувенирами, а «марокканский» ковёр (к слову, манчестерского производства) и одеяло перекинул через другую руку, и в таком виде постучал в дверь номера полковника Уильямса. У полковника была послеобеденная сиеста, но он открыл дверь. Увидев перед собой марокканского уличного продавца, попытался тут же её закрыть. Но Джон предусмотрительно поставил ступню на порог и протиснулся в номер. Тараторя речёвки уличных продавцов и зазывал, он принялся раскладывать «товар» на кровати. Со словами Legarde comme c'est joli, mossieu! / (искаж. фр. «Саматри, как карасиво, насяльника!») Джон показал полковнику пепельницу из отеля, которую положил ему в карман халата. Лицо полковника покрылось красными пятнами, и Джону стало не по себе. Бормоча Oooh! C'est joli! / «Ooo, красота!» он толкнул Уильямса на кровать, собрал свои пожитки и, давясь от смеха, ретировался в свой номер.

За ужином полковник говорил только о том, как к нему в номер вломился местный продавец. Он написал жалобу менеджеру отеля и думал переехать в Hotel de la Paix, где всё ещё поддерживают некое подобие цивилизованного порядка. Мы втроём слушали его рассказ, иногда вставляя фразы, вроде «О Боже!» или «Потрясающе!», стараясь при этом не рассмеяться. В результате розыгрыша мы действительно переехали в Hotel de la Paix, где и прожили до конца пребывания в Фесе.

Я начал изучать испанский, то есть выписывать склонения правильных и неправильных глаголов. Мой образец текста для изучения языка оказался далеко не идеальным. В качестве учебного материала я использовал поэму Висенте Уидобро[198]Altazor / «Высоколёнок»[199], где многие слова оказались выдуманными поэтом, поэтому их было невозможно найти в словаре.

В 1934 г. в Фесе ещё было много неприглядных людей с уродствами. Вокруг кафе на центральной площади копошились толпы калек, чьи тела были с рождения обезображены фокомелией[200], несчастные жертвы мусульманского правосудия с отрубленными руками[201], больные проказой и сифилитики со разложившимися лицами, а также люди, чьи тела так изуродовала болезнь или несчастный случай, что они передвигались лёжа на спине, отталкиваясь ногами. Кроме прочего, было немало обычных сумасшедших. Мы с Джоном поняли — чтобы тебя оставили в покое, лучше избегать некоторые кафе в районе Баб-Декакен и входа в мечеть Мулая Абдаллаха[202]. Флетчер никогда не ходил в «туземные» кафе. Из Мекнé Джон привёз мне в подарок книгу под названием Variations sur le corps humain / «Всяческое в человеческом теле» с картинками. С таким же успехом изданию можно было дать подзаголовок: Guide Anthropomorphique des ruelles de Fes / «Путеводитель по формам человеческого тела у на улочках Феса».

Джон и Флетчер, видимо, решили ещё жёстче испытать себя, чем во время краткого вояжа с племянником Валери, поэтому планировали ещё раз съездить в пустыню.

Похудевшие и «зализавшие боевые раны», они вернулись в Фес через две недели. Джон и Флетчер немало повидали: сперва стояла нестерпимая жара, потом на них напала свора диких собак, пили в пути мутную зеленоватую воду и отравились ею (потом ещё и едой), оба, правда, не одновременно, получили солнечный удар. На икре ноги, под коленом у Джона была зловеще выглядевшая открытая рана от укуса собаки, заражения, вроде, не было, но он совершенно обосновано переживал, что мог заразиться бешенством. Тем не менее он уехал из Марокко, так и не сходив к врачу, и потом написал мне из Португалии, что рана зажила[203].

В конце октября, когда воздух между Фесом и покрытыми свежим снегом склонами Джебель-Бу-Иблан стал чистым, я устроил себе небольшой отпуск и поехал в Тафилалет. Стало ясно, что моё пребывание в Марокко подходит к концу, и мне хотелось ощутить Сахару перед тем, как я уеду из этих краёв. Полковник Уильямс планировал возвращаться в Монако, а я, бедный как всегда, должен был остаться с пустым карманом. Я поехал в Ксар-Эс-Сук, а потом в Эрфуд, где была расквартирована часть Иностранного легиона. Рядом с лагерем очередной грек (а может и тот же самый, у которого мы с Гарри останавливались в Варзазате тремя годами ранее) открыл «отель». Сразу после заката ворота города запирали, тем, кому не повезло оказаться по ту сторону стены, приходилось ждать утра, когда ворота не откроют. Мне настоятельно советовали не уходить слишком далеко от ворот даже днём, но несмотря на эти предупреждения я исследовал находившиеся поблизости оазисы. Местные пальмы были редкими и низкими. Всё выглядело очень бедно и скудно, и не было приятного (когда бываешь в оазисе) чувства, что тут много сочной и влажной растительности.

За Риссани в тридцати километрах по дороге на юг шли бои. Однажды лунной ночью, приблизительно в три часа я услышал, что у меня под окном скачут лошади и кричат люди. Легионеры шли на задание против местных «бандитов» за то, что те незадолго до этого напали на пассажирский автобус и убили всех пассажиров. В свете луны по дороге двигались всадники в белых фуражках, зрелище было незабываемое. В мой последний вечер перед отъездом из Эрфуда в город на отдых прибыло приблизительно тридцать или сорок легионеров из Риссани. Все они оказались немцами и начали общаться со мной на родном языке. Я с грехом пополам отвечал, а они навязчиво покупали мне пиво (уже мутило от него) и дарили фотографии, которые, кажется, были при себе у каждого бойца. «Ты — счастливчик. Вернёшься в цивилизованный мир. А мы когда? Мы тут завязли с концами, о нас все забыли». У меня сложилось ощущение, что они читали неправильные книги о Иностранном Легионе, только немцы в состоянии так быстро отдаться «клюквенным» сердечным чувствам. «Вот эти кадры были сняты в лагере Dje-bad Sarrho / Дже-бад Сарро. Возьми с собой, покажи людям, чтобы они увидели, какая собачья жизнь у нас в этом аду». На глазах у них появлялись слезы, но потом, положив руки друг другу на плечи, они с выражением целеустремлённой верности делу принимались петь военные марши. А потом опять пили пиво. Я вернулся в Фес с внушительной коллекцией фотографий.

Исполнив свой замысел и изгнав Брауна