Белые лилии - Саманта Кристи

Я прекрасно его понимаю. Я слишком хорошо знаю, о чем он говорит. Он видит сына только по средам и два раза в месяц по выходным. А во время футбольного сезона и того меньше. Я меняю тему:

– Значит, в этом году без плей-офф?

– Ну а как ты думаешь? Я же не бросаю сейчас там мяч.

Это шутка, но он хмурится. Мы оба знаем, что в этом году Мейсон должен был стать стартовым квотербеком команды «Нью-Йорк Джайентс». Именно для этого его забрали с третьего курса в Университете Клемсона. Он не виноват, что Джонни Хенли в последний момент передумал уходить на пенсию. Но вместо того чтобы закатить истерику или попросить, чтобы его выпустили на поле, Мейсон смирился со своей позицией запасного квотербека, заявив, что он еще станет стартовым.

– Это обязательно произойдет, Дикс. И довольно скоро.

Мейсон кивает.

– Только январь выдался ужасно скучным. Ну и ладно, может, потусуюсь тут пару дней с тобой. Позагораю.

– Ты можешь тусоваться тут, сколько захочешь. Номер оплачен до конца месяца. – Я встаю и подхожу к столу, внезапно почувствовав голод. – А я возвращаюсь домой первым же рейсом.

Мейсон улыбается так, словно только что получил награду. Я знаю, что он сейчас начнет злорадствовать. И поднимаю руку, опережая его:

– Это из-за письма, а не из-за тебя, придурок.

Мейсон только ухмыляется в ответ:

– Из-за письма, значит? А вовсе не из-за «лучшего секса в твоей жизни»?

Я кидаю в него сухой вафлей.

– Ты правда не спал тут со всеми подряд? – спрашивает он.

Я качаю головой и отправляю в рот чуть теплую яичницу.

– Я хотел. Но каждый раз, когда что-то начинало получаться, я чувствовал себя так, словно я ей изменяю. – Я смотрю Мейсону в глаза. – Изменяю Скай. Представляешь, как все запущено?

– Скай? – Он приподнимает бровь. – Я думал, она терпеть не может, когда ее так называют.

Я смеюсь:

– Ага. Наверное, поэтому я ее так и называю.

– Вам обоим нравится гладить друг друга против шерсти, да? Похоже на настоящую любовь, – шутит Мейсон.

Любовь. Я вспоминаю слова в письме Эрин о том, что Скайлар в меня влюблена. Наверняка это очередная манипуляция с ее стороны. В половине случаев мне кажется, что Скай меня ненавидит. И я, наверное, поставил жирную точку, когда сбежал от нее, сказав, что это было ошибкой. Интересно, что мне теперь придется сделать, чтобы загладить свою вину?

– Она очень на меня злится?

– Злится? – переспрашивает Мейсон. – Я бы не сказал, что она злится. Она пытается справиться с ситуацией, как только может. Вам обоим был нанесен сокрушительный удар, но Скайлар осталась с ребенком, хотя она даже не предполагала, что он останется у нее.

Мейсон шумно выдыхает.

– Слушай, тебе лучше поскорее вернуться. Собирай вещи, поедем вместе в аэропорт.

– А как же загар? – спрашиваю я.

Мейсон смеется.

– Ты шутишь? Остаться здесь и пропустить то, что начнется, когда ты вернешься?

Я в недоумении хмурю брови.

– Ты же сказал, что она не злится.

– Ну, она-то, может, и не злится. Но я же не сказал, что все остальные не устроят тебе головомойку.

Я провожу рукой по волосам и иду в спальню паковать чемодан.

Мейсон способен спать где угодно. Однажды он заснул в метро в час пик. Он просто упал вперед и захрапел. А я… у меня в голове крутится слишком много мыслей. Каково мне будет в Нью-Йорке без Эрин? Кто я такой без нее? Где мне остановиться? Как меня встретят в моем доме?

Но пока я смотрю в иллюминатор на пушистые облака, больше всего я думаю о Скай.

Я вспоминаю, казалось бы, самые неуместные моменты. Как я держал ей волосы, пока ее рвало в мусорное ведро. Или как она завела руки мне за спину, чтобы завязать на мне фартук. Или как я обнял ее на бейсбольном стадионе, чтобы тот придурок отвалил. Все эти прикосновения были невинными, но при каждом из них я чувствовал, как сквозь все мое тело проходит электрический разряд. Каждое прикосновение было словно удар в живот, каждое заставляло думать, не сойду ли я с ума, если и дальше буду с ней встречаться.

Ну и, конечно, были прикосновения, которые чуть не сломали меня. Когда она положила мою руку себе на живот, и я впервые почувствовал, как Эрон шевелится. Это произошло всего за несколько минут до смерти Эрин. Всего несколько минут отделяют один из лучших моментов в моей жизни от одного из худших.

А когда мы переспали, я изо всех сил сдерживался, чтобы не излить ей свои чувства, как слюнявый кретин. Это было невероятно. Да, я был немного пьян, но это нисколько не притупило ощущений от ее прикосновений. Это не помешало мне получить невероятное наслаждение от ее молочно-белой кожи. Это не притупило воспоминаний о каждой черточке ее лица, каждом изгибе ее тела и каждом вкусе ее кожи.

Я сую руку в карман и нащупываю маленькую квадратную коробочку, завернутую в оберточную бумагу. Я все еще не уверен, что подарю его ей. Я даже не уверен, что собирался это сделать, но он был таким прекрасным, что я не мог его не купить.

Я лезу в сумку и достаю снимок с УЗИ, который я забрал из комнаты Эрин в день, когда уехал. На этом снимке малыш сосет палец. Я вижу морщинки на его личике и складки на крошечных пальчиках. Я провожу пальцем по изображению, глажу его лицо. Хорошо, что он еще не родился. Мне было бы очень жаль, если бы он был уже большим и понял, что я наделал. Я знаю, каково это – ненавидеть собственного отца.

Самолет приземляется в аэропорту имени Кеннеди, а у меня перед глазами все еще стоят рождественские огни района Куинс. Они вызывают у меня воспоминания об Эрин: она очень любила Рождество. Каждый год она выкладывалась по полной, украшая наш дом так, словно мы устраивали у себя светский раут, а не просто семейный ужин. Она клала красиво упакованные подарки под елку и подписывала их «от Санты». Каждый год я закатывал глаза, но она продолжала делать вид, что верит в него. Ей было не важно, что мы были одни. Это был ее любимый праздник.

Жаль, что она не дожила до еще одного Рождества. Весь день я пил, бродил в толпе, сидел на пляже, окруженный толпами отдыхающих. Я думал о том, как Эрон будет отмечать