Человек отовсюду - Александр Громов

Прямо говоря, вызовов в Ореол (на внешний его уровень, конечно) за истекший год было всего два. В последний раз куратор сказал Вилли, что доволен его работой и что патронаж над стажером явно пошел ему на пользу. Вилли выслушал это смиренно и даже попытался изобразить на физиономии подобающее удовольствие, а потом, когда мы остались одни, сквернословил в течение часа.

За целый год, прошедший со дня операции по уничтожению «темпо», я не убил ни одного человека и, откровенно говоря, не был огорчен данным обстоятельством. Нам не выпадало заданий выжечь то или это. Зато я мог вволю потешиться, резвясь на мертвых планетах. «Развлекайся», – устало разрешал мне Вилли, и я заставлял корабль сносить горы и целые хребты, пробуждать и затыкать вулканы, растапливать ледники и выпаривать моря. На одной жутко холодной планетке с метановой атмосферой я доигрался до того, что добыл из горных пород достаточно кислорода для взрыва всей атмосферы и «поднес спичку», чтобы посмотреть на катаклизм. Получилось скверно, напомнило Марцию. Но что я творил с кометами и астероидами!..

«Велик ли список того, чего мусорщик не может?» – спросил я однажды Вилли и услышал в ответ, что мусорщик, конечно же, не может создать камень, который он не сумел бы поднять. А еще он не может вывести Землю на околоземную орбиту. Понимай так: каков вопрос, таков и ответ. А когда я рассердился и потребовал отнестись к моим словам серьезно, Вилли с тоской сказал, что мусорщик не может вернуть тех, кого потерял, и я не стал настаивать на продолжении разговора.

Что такое мочь и не мочь? У каждого они свои, и каждому, силен он или немощен, хочется получить еще хоть немного способностей в довесок к тем, что он уже имеет. Допустим, он получает их – неважно как, – и что его ждет потом, после кратковременной эйфории? Та же тоска о несбыточном, потому что нельзя, хоть ты тресни, уметь все. Даже ореолиты при всем их умопомрачительном могуществе все-таки не всесильны и не могут быть всесильными по определению. Что уж говорить о мусорщиках! Мусорщик Ореола – всего лишь человек, а не ореолит. Он наделен могуществом, не достижимым для человека, однако люди не должны не только знать о нем, но даже подозревать. Так что и тут похвастаться не удастся. Мусорщик не может создавать новые миры – кишка тонка, и не может (во всяком случае, без санкции) уничтожать миры уже существующие, если они населены.

Насчет последнего я не печалился, но первое огорчало. В знак протеста я создал кольцо вокруг одной необитаемой планеты, раздробив случившийся поблизости астероид. Результат мне понравился. И все же я постепенно охладевал к роли преобразователя мертвой материи в не менее мертвую. Всякая роль может наскучить, и тогда – ищи другую.

У меня ее не было. Работа на разведку Земли? Как твердианин я должен был работать на Тверди. После двух донесений, состряпанных с помощью Вилли, он же передал мне некоторую сумму денег наличными и шифровку из Центра: «Благодарим вас. Ждите дальнейших распоряжений». По всей видимости, это означало вывод на консервацию, а на какой срок – неизвестно. Еще мне однажды пришлось слетать в Новый Пекин, чтобы появиться в назначенное время в назначенном месте – только появиться, более ничего. Никто не подошел ко мне, но за мной, разумеется, следили. Проболтавшись в назначенном месте без дела с четверть часа, я потом до вечера гулял по городу, надеясь, что не встречу никого из знакомых, с радостью не обнаружил за собой «хвоста», а вечером сел на поезд до Новой Джакарты, вышел на третьей по счету станции и исчез. В тот визит на родину мне так и не удалось повидать ни отца, ни маму.

– Я прокололся? – спросил я, прочтя шифровку.

– Почему? – пожал плечами Вилли. – Думаешь, тебя решили отсечь? Я так не думаю.

– Считается, что я постоянно нахожусь на Тверди, а ведь я там не бываю, – усомнился я. – Установить это не так уж трудно.

– А зачем? – Вилли искренне удивился. – Ты известен как вероятный двойной агент – Земли и Тверди, точнее, Земли и Варлама Гергая. Как канал информации о Тверди ты мало интересен. Другое дело, если в Центре решат вести игру через твоего отца. Теоретически не исключено, что на него сделают ставку. На этот случай понадобишься ты – как канал связи, как инструмент влияния, а возможно, и как заложник. Зачем же в таком случае подвергать тебя всяким случайностям раньше времени? Проще законсервировать до поры.

– А она придет, та пора?

– Не факт. Насколько мне известно, правительство Игнатюка пока устраивает метрополию. Но в будущем…

– В каком будущем? В том, которое может вообще не наступить? Меня ведь учили кое-чему… Разведка метрополии всегда так расточительна?

– О! Еще как!

Наверное, Вилли был прав в своих выводах. Только мне от того было не легче.

Я скучал. Крушить планеты мне надоело, и я попробовал создать хоть одну, слепив воедино столько астероидов, сколько найду. Вилли потешался над моими потугами. В конце концов у меня получился довольно солидный и вполне безобразный с виду ком, вот только мне пришлось бы прождать несколько миллионов лет, прежде чем он принял бы сферическую форму под действием гравитации. Я хотел было подогреть ком, чтобы ускорить процесс, но Вилли запретил, сказав, что запасы энергии в корабле хотя и велики, но все же не безграничны, и посоветовал мне не маяться дурью, а изучать обитаемые миры – пригодится, мол.

Я так и сделал. Не скажу, что я высаживался на всех существующих в Галактике обитаемых планетах, но на половине из их числа – точно. Почти везде было одно и то же: пустыни, горы, моря, иногда леса, тундры, болота и ледники, и среди всей этой природы – маленькие и жалкие поселения людей, жмущиеся к Вратам, лихорадочные поиски и не менее лихорадочная добыча сырья для метрополии, никому не нужные толпы новопоселенцев, бедность и понемногу разгорающаяся, если уже не разгоревшаяся, ненависть колонистов к землянам. Все это, конечно, существовало в самых разных вариантах. Иные миры, как Твердь, вовсю барахтались и лавировали, пытаясь выплыть. На некоторых существовали несколько государств, одни из которых зависели от метрополии прямо, а другие – косвенно. Отношения между ними пребывали в состоянии перманентной напряженности; случались и войны. В виде исключения попадались и процветающие колонии вроде Китигая. Однажды я видел бот-сеятель за работой – чудовищных размеров корабль с источенной космической эрозией обшивкой присматривался и чуть ли не принюхивался к очередной планете: сбросить на нее буй или не сбросить? Мы не стали мешать ему: быть может, со временем здесь поднимется из нищеты и разовьется такая колония, жить в которой будут мечтать сами земляне?

Хотя по виду планеты я бы этого не сказал. Да и зачем землянам нужен второй Прииск? Одного рая для богатых им мало?

Перестал удивлять меня и корабль. Я понял, что он может и чего не может. Например, восстановить меня после моей гибели, случись она вне корабля, он точно не мог бы. Почему? Я не знал. Вилли бурчал, что для мусорщика вопрос «почему» совершенно излишен и даже вреден, – и был прав. Но сам он, по-моему, думал так же, как я.

Ни на одном поприще я в такой степени не ощущал себя живым инструментом, как на этом. Наверное, всякий посторонний человек обозвал бы меня олухом – мол, откуда эти мысли при таком-то могуществе?! А в нем и было дело. Фермер, инженер, боец, резидент – это всё нормальные человеческие профессии, ты работаешь, кем-то командуешь и кому-то подчиняешься, но точно знаешь, что твой начальник, если он вообще существует, не более чем человек. С ним можно не соглашаться, можно даже саботировать его распоряжения, и, главное, роли могут перемениться. Хотя бы в теории. Нет никаких табу, есть лишь твоя готовность или неготовность карабкаться вверх, добывая себе более престижную, денежную или интересную работу – каждому свое. Но упрется человек в свой «потолок» – и заскучает…