Последний рубеж - Алексей Крупнов

замолчал. Будто что-то тронуло его внутри — и расхотелось рассказывать. Но, с досадой запустив щепкой вдаль, он все же продолжил:

— Отец мне как-то сказал, что я ношу имя без вести пропавшего красноармейца, старшины Лукина Макара Степановича, которого отец мой никогда не видел.

Казак затих и снова устремил невеселый взгляд наверх.

— Ну а с тобой-то что случилось? Как ты во все тяжкие пустился? — бесцеремонно оборвал молчание Олег.

— А что я… — нехотя проворчал Казак. — Отец всегда хотел, чтобы я учился, но и казаком по духу оставался. Закончив десятилетку, я отправился в Новочеркасск. Там в политехнический поступил на строительный. Все бы ничего, но Союз развалился, конфликты начались. Институт я так и не закончил, чуть-чуть не дотянул. Зато людей много новых узнал. Новочеркасск же — столица Донского казачества. Ну и понеслась. Приднестровье, Абхазия, Югославия. Всюду был, куда съезжались добровольцы. Когда затишье случалось, возвращался домой и понимал, что у сестер своя жизнь и никому я там не нужен. А так — работал то тут, то там, жил с родителями и с нетерпением ждал следующей командировки. Любой, где мог бы быть полезен. В такие места, братцы, закидывало, о которых даже по телевизору не говорили, и знать не нужно. Эх, дьявол, курить завязал, а хочется!

Казак сплюнул с досады и о чем-то задумался.

— Да нет, не думайте, не кровожадный я, — неожиданно засмеялся он, но быстро успокоился. — Я не участвую в чем попало. Я там, где это касается моих братьев. По крови и вере братьев, а таких мест на мой век хватает. Да, не этого, наверное, отец от меня хотел. Ни семьи я не создал, ни образования не получил, ничего. Но я, братцы, казак! Был им, есть и останусь. Пускай это будет моим бременем. Теперь мне почему-то кажется, что отец всегда понимал меня и даже гордился мной, а мать моя, нянча внуков, не зря лила слезы. Я не георгиевский кавалер, как мой прадед, последний в роду настоящий казак. Но тогда пусть я буду, дьявол, линией невидимого фронта. Его не видят, но он есть! Меня не знают, но я буду! Среди уроженцев Вешек еще был такой Ермаков Харлампий Васильевич. Он якобы и есть тот самый Григорий Мелехов. И вспоминая его, я больше не хочу, чтобы между нами вбивали клинья. Нужно прекратить это раз и навсегда! Выкинуть тех, кто не имеет отношения к нашему миру, порочит его. Заткнуть глотку тем, кто дурит головы нашим братьям.

— Но ты ж своих же братьев и отстреливаешь, или не так? — осторожно остановил его порыв Ярослав. — Пожалей их!

— Эти нацики не братья мне, как перестал бы быть братом тот Краснов. Неважно, что за время и что за страна, но идти против своего народа… Остальные пускай каются, и мы примем их, как сыновей блудных. Что я, по-твоему, должен к ним чувствовать, жалость? Чувствовать их боль? Когда их пуля моих людей косит. Бац! — одного нет, второго.

— Майор тот что-то очень похожее говорил, — снова перебил его Ярослав. — Он брызгал на меня слюной и грозился загнать нас в Сибирь. Он, получается, тоже избавляется от тех, кто не имеет отношения к их миру. Казак, здесь можно перевернуть все как угодно. У каждого своя правда — твои слова!

— Правда своя, да истина одна. История есть истина! Ей вертеть просто так не получится. Нам много чего в уши вкручивали, веру убить пытались, но мы выстояли! И будем жить дальше, потому что Бог с нами. Бог творит нашу историю, а мы слуги его. Говорят, сам Сталин с Матроной Московской встречался, очевидцы были. Она благословляла его. «Может, Господь Бог и простит Сталина. Он сам пленник у Кагановича и всех тех, кто опутал его. Они висят и вздохнуть не дают. А ведь он любит Россию и душу положил в войну», — вот ее слова…

— Это действительно сильно! — зааплодировал Олег. — Дай вам волю, вы кого угодно на свою сторону перетащите. Иосиф Виссарионович небось в гробу переворачивается. Попы теперь за него, елы-палы!

— Не богохульствуй, других уважай, коль не веришь, — спокойно ответил Казак. — У нас все может быть. Ведь, говорят, он сам к ней ездил, еще в 42-м. Совета хотел, сдавать ему Москву или нет. И знаете, что она ответила ему?

— Удиви, — иронично усмехнулся Олег.

Казак фыркнул и демонстративно переключился на Ярослава:

— А ответила она: «Москву не сдавай! Как придет, говорит, Александр Невский, так и поведет всех за собой. Тебе, мол, все наше воинство небесное помогает. Красный петух заклюет черного, и рассеются тучи сатанинские». Вот оно как!

— Именно так и было. Жаль, Кутузов к ней не ездил! — расхохотался Олег.

— Глуп ты, Одесса, и видишь только то, что перед носом твоим находится. Не будь благословения на нашем отечестве, все могло бы быть не так. Образа самой Богоматери охраняют Россию. Тихвинская с севера, Смоленская и Почаевская с запада, Казанская с востока, а Иверская и Донская с юга.

Казак перекрестился и поцеловал выцветшую иконку на грязном засаленном шнурке.

— Ну а над Москвой, над всей единой Россией, как Солнце над Землей, светит нам Владимирская Божья Матерь!

— Ясно, — ехидно прокомментировал Олег. — Уважаю ваше мировоззрение. Я вот, Казак, никогда не лукавил, я верю только в свои собственные силы, но…

— Я вижу, — перебил его Казак. — Я вижу, в тебе, Одесса, веры больше, чем в нем.

И он небрежно указал пальцем в сторону Ярослава. Олег засмеялся:

— Да подожди! Разочарую тебя, я очень далек от этого. Но скажи мне теперь, бестолковому, на твоих же руках много крови?

— Может быть.

— Ну и как же ты рассуждаешь о высоких материях, если твои руки по локоть в крови?

— Я землю нашу от липовых крестоносцев защищаю. Они до сих пор грабят Константинополь. Да, я солдат! На моих руках кровь, и не мне строить дом имени Господа нашего. Но кто-то другой после нас будет делать это. Может, вы, а может, дети ваши. А может, я, как царь Давид, а? — хитро улыбнулся Казак и, прищурив один глаз, осмотрел своих попутчиков. — Врагов у нас много. У нас их всегда было много, но они стали умнее. Как лисы, выжидают. Не надо давать слабину, нас по кускам съедят и не подавятся. Англичанка, сучка, гадит! Вот и воюем мы тысячу лет, и такие, как я, всегда при делах. Запомните, братцы, как бы мы, черт побери, ни хотели, никто и никогда русских ни о чем спрашивать не будет. А