Темная сторона души - Елена Михалкова

Женщина отложила половник в сторону и опустилась на корявуютабуретку возле холодильника. Оперлась на него – и спину сразу захолодило.Больше всего Елена Игоревна боялась теперь двух вещей – самоубийства дочери итого, что Светлана опять отдаст Егора, на сей раз окончательно.

Ей вспомнилось, как она нашла дочь лежащей в теплой ванне сблаженным лицом, и как сразу, в одно мгновение поняла, что та собираетсясделать. Воспоминание заставило ее горестно сморщиться. Крики дочери, еесобственные вопли и то, как выдирала бритву из ставших неожиданно цепкими, какптичьи когти, рук – все смешалось в голове в один огромный грязно-красный ком.Она сильно порезала себе пальцы, схватившись за лезвие, и Светлана, увидевкрупные красные капли, быстро стекающие в мутноватую воду, вдруг потерялавсякую волю к сопротивлению. Воспользовавшись этим, Елена Игоревна со всей силыударила ее по лицу, отобрала бритву окончательно, заклеила пальцы пластырем ивзмолилась: «Господи, ни о чем не прошу – только дай силы и мне, и ей!»

Светлана так и осталась сидеть в ванне, и плечи ее изредкаподергивались, как от судороги, пока мать не вытащила ее и не доволокла докровати. Ноги у дочери подгибались, словно ватные, и пришлось Елене Игоревнедать ей еще одну пощечину, потому что на полпути Светлана начала заваливаться вобморок.

«Но ведь пришла же она в себя, пришла! – будтооправдываясь, воскликнула мысленно Царева. – День лежала, как мертвая, апотом я ее устыдила, позвала на помощь, и она встала…» О том, что спустя четыремесяца после попытки самоубийства Светлана недрогнувшей рукой отвела Егора втот страшный дом, Елена Игоревна старалась не вспоминать. Слишком тяжелопришлось ей потом – так тяжело, что приятельница, встретив Елену Игоревнуспустя полгода после их последней встречи, ахнула, всплеснула руками и долговглядывалась в иссушенное, застывшее лицо, словно надеясь разбудить в немчто-то. Напрасно. Елена Игоревна суховато поговорила с ней и заторопилась домой– к дочери и внуку.

«Мать нужна Егору, – в отчаянии думала Царева. –Не бабушка, а мать. Что же делать, как Светлану и Егора уберечь? Господи,спаси, вразуми, наставь на путь истинный!»

Она выключила закипевший бульон, подумала и началаподниматься по ступенькам на чердак. Ступеньки были грязные, заваленные всякимхламом, но Елена Игоревна все-таки залезла на чердак и осторожно, наклоняяголову, чтобы не удариться о низкие балки, подошла к тому углу, из которогодоносился писк.

– Смотри-ка, и в самом деле птенцы, – негромкосказала она самой себе и слабо улыбнулась. Присела на корточки и увидела подсамым углом ската край гнезда. Словно почувствовав ее приближение, птенцызамолчали.

Царева посидела немного, вглядываясь в темноту под скатом, вкоторой замерли, притаились крохотные существа. Лицо ее опять стало мрачным,морщины на лбу обострились. Она перекрестилась, тяжело поднялась и пошлаобратно.

Светлана, сидевшая около кровати Егора, услышала шаги начердаке и подняла голову.

– Спи, Егорушка, спи, – успокаивающе сказала она,хотя мальчик не просыпался. – Все хорошо будет. Вот сейчас бабушка придет,про птенчиков тебе расскажет. Да я тебе и сама расскажу. Высидела птичкамаленьких птенчиков, четверых маленьких птенчиков, и всех их очень любила. Аодин птенчик был больной. Совсем больной, летать не мог. Остальные птенцывыросли, улетели, стали сами себе корм добывать. Тяжело было птичке, Егорушка,знаешь как тяжело… Птичка умереть хотела. Хотела, чтобы ее коршун съел, илидумала о камни разбиться. А потом вспомнила про своего детеныша, и стало ейстыдно. «Что же я, думает, за птичка, если не могу своего птенчика больноговыкормить». И осталась с ним. Так они и жили – птичка и птенчик. И, знаешь,Егорушка, они ведь хорошо жили. Птичка искала букашек, а птенчик подрос ичирикать начал. И ты подрастешь, начнешь говорить и петь будешь, и станем мы стобой жить, мой маленький, как две птички…

Она рассказывала спящему сыну что-то еще, не вслушиваясь всвои слова и не замечая, что за спиной у нее стоит мать. Стоит, изо всех силсдерживая слезы, пытаясь проглотить ком в горле, который душил ее, не давалсказать ни слова, подойти к дочери и обнять, прижать к себе, погладить помягким светлым волосам. Светлана все рассказывала, рассказывала – про птичку,про птенца, про теплые страны, в которые они полетят вдвоем, а ее старая матьбеззвучно плакала в двух шагах от дочери, слушая историю, в которой ей не быломеста.

* * *

– Я ее знала, – сказала Дарья Олеговна, не глядяни на племянника, ни на его друга. – Она была… Эх, да что уж там скрывать– столько лет прошло! Она была Бориной любовницей.

– Дяди Бори? – недоверчиво уставился на нееБабкин. – Ледянина была любовницей твоего мужа?

– Была, была… – обреченно подтвердилатетушка. – Тут, в общем-то, и удивляться особенно нечему: Борька многочего позволял себе, да я на все глаза закрывала. Понимала, что не всерьез егоразвлечения. Но когда он ее, стерву, встретил, все у него по-другомузавертелось, не так, как он привык.

– А вы откуда узнали? – быстро спросил Макар.

– Да как не узнать, если он сам мне все ирассказал, – вздохнула Дарья Олеговна. – Пришел, плакал, в ногахвалялся. Отпусти, говорит, люблю ее очень! Никогда я его раньше таким невидела. Знаешь, Сереженька, мне до того жалко стало его тогда, что я и о себене думала: иди, говорю, ведь и себя измучаешь, и меня. Он вещи собрал и ушел.

Женщина замолчала, вглядываясь в блики света на полу, словнонадеясь разглядеть в них что-то. Бабкин и Илюшин молчали, не торопили ее.

– Я, стыдно сказать, не выдержала, – продолжилаДарья Олеговна. – Захотелось мне на нее посмотреть. Когда Боря уходил, онмне адрес оставил, вот я и отправилась… по адресу.

– И какая она была… в молодости? – спросил Макар.

Тетушка Дарья подумала немного, потом сказала:

– Знаешь, Макар, не сказать, чтобы красивая. Яркаяочень. Вроде смотришь – дешевая баба, а приглядишься, и сам не понимаешь,почему оторваться не можешь. Жизни в ней было много, вот что. Долго я тамстояла, смотрела на нее – она во дворе на скамейке сидела, прохожих задирала.Кого задирала, с кем кокетничала… Потом Борька с работы вернулся, я и убежала,пока он меня не заметил. Стыдно стало – самой сорок лет, а бегаю, за соперницейподглядываю, как девчонка.

– А потом что было? – спросил Сергейсочувственно. – Он ведь вернулся, теть Даш, я знаю.

– Да ничего ты не знаешь. Не вернулся он!

– А как же…

– Не он вернулся, а выгнала она его! – ДарьяОлеговна в сердцах ударила рукой по дивану, и пружины заскрипели. –Выгнала! Наигралась – и не нужен стал, вот в чем дело было! Когда Боря домойпришел, я сначала обрадовалась, а потом смотрю – лица на нем нет. Что,спрашиваю, тяжело тебе пришлось? Тут он мне все и рассказал. И знаешь, Сережа…Вот тут-то мне убить ее и захотелось.