Темная сторона души - Елена Михалкова

Она подняла на племянника взгляд, и эхо прежней ненавистиотразилось в нем.

– За то, что она, дрянь, с мужем моим сделала, –глухо сказала Дарья Олеговна, – убить было бы как раз по заслугам. То, чтоувела, в себя влюбила, – дело обычное, хоть и нехорошее. Но вот то, чтоона из Борьки все соки выжала за две недели, помучила его, а потом выбросила,как ненужную вещь, – такого простить нельзя.

– А ваш муж не хотел ей отомстить? – спросилМакар.

– Боря? Нет, не хотел. Эх, Макар, да он ничего не хотел– лишь бы она его к себе позвала, поманила, как собачонку. Гордость ему непозволяла самому прийти, ноги целовать, но я же видела, как он от каждогозвонка дергается, как его в пот бросает.

– Она не позвонила?

– Позвонила, – усмехнулась тетушка Дарья. –Со мной поговорила, дрянь эдакая: «Борис Филимонович дома? Позовите его, будьтетак любезны». А Борька аж побледнел весь, когда понял, с кем я говорю. Трубку уменя из рук тянет, а у самого пальцы дрожат. Выслушал ее, покивал, сказал:«Да-да, я понял, завтра принесу». Разговор окончил, ко мне повернулся – а глазау самого жалкие, собачьи… Денег она у него просила, вот зачем звонила.

– И он дал? – изумился Сергей.

– Конечно, дал, куда бы он от нее делся! Назавтра ипобежал. Отнес, вечером с работы вернулся, на кровать лег лицом к стене иговорит: «Дашенька, прости меня. Я тебе обещаю, что больше с ней разговариватьне буду. И искать ее не буду, и из мыслей постараюсь выкинуть».

Дарья Олеговна издала смешок, больше похожий на всхлип.

– Лежит Боря, разговаривает, будто со мной, а я-топонимаю: он не со мной, он с душой своей разговаривает, только сам этого невидит. Сам себе обещает: не буду, мол, больше, искать ее, не буду плакать из-занее. Жалко мне его стало – хоть волком вой. И вот тут-то я и поняла, откуда вней, твари, жизнь берется. Она из других людей ее высасывала, ей-богу! У тех,кто сильно любил, брала много, так что им самим почти ничего уже не оставалось.У тех, кто послабее, – поменьше. Но каждого обделила, каждому жизни меньшеоставила – чтоб самой радоваться, самой мужиков приманивать, как на огонек. Воткогда я это поняла, тогда и захотела ее убить.

Дарья Олеговна замолчала, и в наступившей тишине Макаробыденно спросил:

– А почему же вы ее не убили, Дарья Олеговна? Или выубили?

Сергей дернулся, но ничего не сказал. Сжавшись, он ожидалответа тетушки, сидевшей напротив него на стареньком диванчике. «Тетя,пожалуйста…» – мысленно начал он, сам не зная, о чем собирается попросить ее.Но Дарья Олеговна посмотрела на Макара, грустно улыбнулась, и он сразу понял,что можно ни о чем не просить.

– Нет, Макарушка, не убивала. А тогда не убила потому,что понимала: меня поймают, обязательно поймают, а я Борю своего оставить немогу. Ты сам подумай: если бы меня посадили, он и вовсе бы не выдержал. Себя бывинил, как пить дать. Что я, мужиков не знаю, что ли? Не могла я на него такуюношу возложить. А потом, когда здесь ее увидела, прислушалась к себе и подавноне стала. Бореньки нет давно, у меня жизнь своя… – не городская, адеревенская. Если подумать, то мне от стервы даже польза была.

– Какая польза?! – не поверил своим ушам Бабкин. –Тетя, ты о чем? Она же тебе жизнь испохабила!

Дарья Олеговна снисходительно улыбнулась.

– Боре она жизнь испохабила, твоя правда. И мне тоже,конечно, но я ведь поняла кое-что, когда с нами та беда случилась. Поняла, дочего сильно Борю люблю. Двадцать лет мы с ним к тому времени прожили, я уждумала, что просто привыкла – ан нет, не в привычке было дело. В любви,Сереженька. В любви. Она сильнее ненависти, хотя иногда и по-другому кажется.

Она встала со своего диванчика, взяла тарелку с остывшейкартошкой, стоявшую перед Макаром, и вышла на кухню.

Макар, задумчиво изучавший узоры на ковре, перевел взгляд намолчащего Сергея и негромко сказал:

– Знаешь что, Серега… Когда в другой раз будешь у меняпро темную сторону людей спрашивать – свою тетю вспомни. Может, тебе легчестанет.

Он поднялся и вышел вслед за тетушкой Дарьей – сказать, чтокартошку можно не подогревать.

Сегодня. Я сделаю это сегодня. И плевать мне на людей вдоме, на ментов, шныряющих вокруг, – плевать на всех, кроме нее. Но ее страхамне теперь недостаточно. Я понял это в последний раз, когда она была напугана,но мне не стало так хорошо, как хотелось.

Я хочу ее. Всю, целиком. Нужно сесть и спокойно подумать,как бы лучше все осуществить, но у меня не получается. В паху тянет остро и такмучительно, что хочется бросить все и бежать туда, к ней, – и ударить ее,чтобы она потеряла сознание, а потом сделать с ней все то, что я собирался…

Кто-то идет. Мне нельзя выдавать себя. Я умнее их всех –потому что меня никто не нашел. И никто не найдет, когда я сделаю то, что хочу.Они все очень удивятся, потому что ни один из них не подозревает меня, и дажене может представить, глядя на меня, на что я способен. Раньше меня этоогорчало, но теперь-то я понимаю, как это хорошо.

Вы все будете завидовать мне.

* * *

С утра Александр Александрович Мазаев был в ярости.Во-первых, столбик градусника с семи часов начал ползти вверх и к половинедевятого остановился на тридцати двух градусах. Жару Мазаев ненавидел, но еслив городе ее можно было пережить при помощи кондиционеров, то в той дыре, где онвынужден сидеть уже который день, рассчитывать на благо цивилизации неприходилось. Значит, снова будет болеть голова, рубашка пропахнет потом,аппетит проснется только ночью, когда кормить его, следователя Мазаева, никтоне разбежится.

Вторая причина, почему Александр Александрович пришел вярость, заключалась в сообщении игошинских оперативников. Казалось бы, ничегоособенного в нем не было: по заданию Мазаева оперативники Валерий Низовцев иАлексей Полошин осмотрели пруд, находившийся за домом убитого Лесникова, идоложили, что ничего в нем не обнаружили. Собственно, Мазаев и не особеннорассчитывал найти в пруду орудие убийства – это было бы слишком просто, а онвот уже два дня как понял, что ничего простого от столь поганого дела, какнынешнее, ожидать не стоит.

Злился он не поэтому. А потому, что распоряжение исследоватьпруд он отдал накануне поздно вечером. А оперативник отчитался перед ним ввосемь утра.

– А скажи мне, Валера… – вкрадчиво заговорил АлександрАлександрович, чуть морщась, потому что голова уже начинала болеть. –Скажи мне, Валера, сколько времени у вас ушло на то, чтобы осмотреть пруд?

Валера стоял около машины, и лицо его выражало глубокийпофигизм. Он не понимал, зачем Мазаеву потребовалось брать его за шкирку ивместе с ним на собственной личной машине с утра пораньше мчаться в Игошино,как будто у них не было других дел. Еще и Лешку прихватил. Третий оперативник,вместе с Мазаевым приехавший из города, сидел на ??аднем сиденье и, похоже, несобирался покидать душный «жигуленок».