Право имею - Вячеслав Базов

не растеряться. И в висок, чтобы сразу кровь в глаза, чтобы ориентацию потерял. Знаешь, какой шанс попасть в висок, когда руки трясутся?

— Ты читал дело, — напомнил Глеб терпеливо. Ник криво улыбнулся:

— Теперь да. Но я еще тогда почувствовал… Нет, не хочу сказать, что зря, но…

— Знавал я одного паренька в Чертях, — перебил Глеб, — он вот тоже мог бы взять пушку или дом поджечь. Но выбрал почему-то пилу.

— О да, мы с ней похожи, — закивал Ник. — Поэтому и кайфую. Просто подумал, что она… ну, совсем как я.

— С поехавшей крышей.

— В точку. А потом понял, что нет. Это был ее переход. Выбитые зубы, сломанные пальцы, приводы в полицию. Хулиганство, тяжкие телесные… Мне кажется, она должна была оказаться по другую сторону от Чертей. В какой-нибудь женской банде, которая резала бы людей в темных переулках.

— Нет, не могла, — покачал головой Глеб. — Невнимательно читал.

Два года назад.

Ситуация была опасная — к Лере пристали сразу четверо. Конечно, Лера, которой тогда было восемнадцать, как и Еве, уже подрабатывала то эскортницей, а то и вовсе проституткой. Но одно дело, когда она выбирала, когда ей за это платили, и другое дело четверо в баре, слетевшиеся просто на короткую юбку и глубокое декольте. А самое главное — в бар именно Ева ее попросила с ней сходить.

Ева виделась с матерью днем и теперь отчаянно нужно было это заглушить чем-нибудь покрепче. Чем-то, чтобы весь день казался приснившимся: мама, бар, Лера и эти четверо. Бар был провинциальным, без охраны, ребята выглядели так, словно и до туалета не дотерпят, затащат тут же, куда-нибудь в угол. И Ева взбесилась. Ее взбесило не столько то, что приставали там к ее подруге — она бы это сделала для любой другой девушки. К тому же она уже начала свой вечер забывания и, хоть на ногах еще держалась, но уже с трудом. Злость отрезвила, придала сил, и, когда один из настырных отвлекся и обернулся на крик из зала, он успел увидеть только занесенный над ними железный стул. Добротный такой стул, выбранный в бар специально, чтобы в драках не повредился. Правда, руководство явно предполагало, что стулом максимум будут кидаться, а не бить им.

* * *

Проснулась Ева в таком виде, что, наверное, и сама была похожа на дешевую проститутку. И проснулась на лавке в камере с фривольно одетыми девушками, ожидавшими у прутьев клетки. Спросила хрипло:

— Курить есть?

— Ага. А еще опохмелиться, — хриплым голосом ответила одна из жриц любви. Другая цыкнула на нее:

— Не слышно.

Ева прислушалась, поднялась и поковыляла к прутьям решетки. И на полпути поняла, то ли по содержанию разговора, то ли каким-то шестым чувством, что разговор касался ее.

— … да это же состояние аффекта. Ну правда. Ее подруга говорила, что ее мать продать пыталась еще в детстве алкашам местным. Пьяная, а тут знакомая история, вот в голове и помутилось. Ну Федь, я ж знаю, что ты только тут такой железобетонный. А так-то ты ничего, человек.

У Евы болело лицо, ребра, руки, у которых кроме синяков были и сбитые костяшки. Смогла ли убежать Лера? Сука языкастая, никогда молчать не умела. А Ева ей ту историю спьяну как-то сболтнула, но только теперь пожалела.

У девчонок в интернате у всех были истории одна другой хуже. Ева своей даже гордилась: ей было одиннадцать, когда мама попыталась ее подложить под кого-то из дружков. Конечно, не бесплатно. Да только у «покупателя» после той попытки, наверное, никогда уже не встанет. В полицию, само собой, никто на Еву не сообщал, но мать кричала, что от дочери никакой пользы, только жрать и умеет, даже бутылку матери в старости обеспечить не в состоянии. Уже к концу недели сдала дочь в интернат.

Ева думала, что в интернате будет хуже, чем дома. Что дома еле стоящие на ногах алкоголики, а в интернате наверняка руководство девочек с радостью прощупает, найдет способ. Не говоря уже о тех, кого туда отправляют. Но так получилось, что брошенные дети друг за друга старались держаться, и в компанию Ева влилась быстро, разве что озверела еще больше. Но парни ее бесили настолько, что среди них она уже была известна как «Эта прип**нутая» или и вовсе «лесбиянска». Ее не трогали, и Еву это устраивало — у нее лучше всего и правда получалось найти общий язык с девчонками.

— Ден, ну не могу, ты ж знаешь… А если те заяву накатают? Я что буду делать?

— Не накатают, — снова тот голос. Такой задорный и непривычный для этих стен, словно его по телевизору транслировали. — Я с ними поговорил уже. У них выбор — если они ее посадить попытаются, то их самих за попытку изнасилования упекут.

— Да кто ж докажет, что было?

— Ну, я так поговорил, что убедил — докажут.

— Вот, а теперь и меня убеждаешь… Блин, Ден, ты в кого такой языкастый? У тебя это врожденное, что ли? Я помню, ты в старших классах любую бабу уговорить мог. Мы, помнишь, морду тебе еще бить собирались. Так и ты что? Ты и Толяна уговорил. А заводилой-то у нас он был. Кто она тебе?

— Пока никто.

Еву передернуло. Захотелось того, разговорчивого, тоже стулом огреть.

— Кто там ради тебя старается? — спросила одна из проституток. — Симпатичный хоть?

— В душе не **у, — огрызнулась Ева.

— Федь, ну тебе этот гемор зачем? Заявления ни с какой стороны нет, ничего и не было. Вот и отлично же? Ну что, я ее забираю?

— А ей как, сказать, что это ты тут расстарался?

— Сам скажу.

Послышались шаги, потом скрежет замка, в комнату с клеткой вошел полнеющий уже, но молодой парень в форме. Поздоровался с дежурным и лениво, будто тот ничего не слышал только что (а может думал, что он и не слышал), предложил:

— Ну че, утро. Отпускать пора?

— Да, пора, — согласился дежурный и к клетке подошел с ключами, отпер. Ночные бабочки тут же радостно разлетелись. У Евы болело тело, да и боров этот стоял прямо у нее на пути. Морщился — видок у нее был все-таки не женственный. Судя по ощущениям, под глазом расползался синяк.

— Там, короче, спаситель твой стоит. У части. Ты его узнаешь, у него улыбка как у крокодила. Если б не он, они б тебе башку-то проломили тем же стулом, что ты их охаживала.

— А подруга моя где? — хрипло спросила Ева, выбираясь из клетки. Старалась