Бесплодные земли - Стивен Кинг

В лесах, некогда известных как Великие Западные Леса, он былсамым большим созданием. И самым древним. Многие из огромных старых вязов,замеченных Роландом в долине внизу, были еще только-только пробившимися изземли прутиками, когда этот медведь явился из туманных неизведанных просторовВнешнего Мира, словно жестокий странствующий монарх.

Когда-то в Западных Лесах жили люди Древнего Племени (это ихследы в последние недели время от времени попадались Роланду) – жили в вечномстрахе перед исполинским бессмертным медведем. Обнаружив, что на новых землях,куда они пожаловали, они не одни, люди поначалу пытались убить его, но ихстрелы, хоть и приводили зверя в ярость, не причиняли серьезного вреда. Зато,не в пример прочим лесным тварям, не исключая и хищных кустарниковых кошек, чтоустраивали себе логова и производили на свет потомство в дюнах на западе,великана не ставил в тупик источникего мучений. Нет; он, этот медведь, знал,откуда берутся стрелы. Знал.И за каждую стрелу, нашедшую цель в живой плоти подкосматой шкурой, забирал у Древнего Племени троих, четверых, а то и целуюдюжину. Детей, если мог до них добраться; женщин, если не мог. Воинами онпренебрегал, и это было унизительнее всего.

С течением времени людям стала ясна истинная природа зверя,и попытки убить его прекратились. Он, конечно же, был воплощением демона – илипризраком божества. Они нарекли его "Мьяр", что на языке ДревнегоПлемени означало "мир под миром". Восемнадцать с лишним веков длилосьнеоспоримое господство этого семидесятифутового медведя в Западных Лесах, и вотон умирал. Возможно, поначалу орудием смерти стало некое микроскопическое живоесущество, попавшее в медвежий организм с едой или питьем; возможно, винить следоваловесьма преклонный возраст великана; скорее всего, дело было в сочетании того идругого. Важна была не причина, а окончательный результат: невероятный,потрясающий мозг косматого гиганта опустошала, превратив в свою кормушку,стремительно увеличивающаяся колония паразитов. После многих лет расчетливогозвериного здравомыслия Мьяр сошел с ума.

Медведь понял: в его лесу опять появились люди; он правил вэтой чаще, и какой бы обширной она ни была, ни одно значительное происшествие вее пределах не ускользало от его внимания надолго. Он убрался подальше отновоприбывших – не из страха, а оттого, что ему до них, как и им до него, небыло никакого дела. Потом за работу взялись паразиты, и чем сильнее Мьяромовладевало безумие, тем больше крепла уверенность лесного исполина в том, чтоэто опять Древнее Племя, что расстановщики капканов и выжигатели леса вернулисьи вскоре вновь примутся за прежнее вредное озорство. Только лежа в своейпоследней берлоге, в добрых тридцати милях от занятого новоприбывшими места, ичувствуя себя на заре каждого следующего дня хуже, чем на закате предыдущего,он пришел к твердому убеждению, что Древнее Племя наконец изыскало действеннуюпагубу: яд.

На этот раз он шел не за тем, чтобы отомстить за пустячнуюрану – он шел бесследно уничтожить врагов, пока их яд не успел доконать его… ив дороге мысли исчезли. Осталась лишь багровая ярость, монотонное поскрипываньезаржавленной штуки у него на темени – расположившейся меж ушей вращающейсяштуки, которая когда-то делала свое дело в приятной тишине, – да пугающеобострившееся обоняние, которое безошибочно вело его к лагерю трех пилигримов.

Медведь, которого по-настоящему звали не Мьяром, асовершенно иначе, продирался через лес точно некое подвижное сооружение,косматая башня с красновато-коричневыми глазками. В этих глазах тлело безумие ижар лихорадки. Огромная голова, одетая гирляндой сломанных веток и облетевшейхвои, безостановочно вертелась из стороны в сторону. То и дело раздавалсяприглушенный акустический взрыв – АП-ЧХИ! – зверь чихал, и из мокрых ноздрейлетели тучи корчащихся белых паразитов. Лапы, вооруженные трехфутовыми кривымикогтями, раздирали древесные стволы. Он шел, поднявшись на дыбы, продавливая вмягкой черной почве под деревьями глубокие следы. От него едко пахло свежейсмолой и застарелым, закисшим дерьмом.

Штука у него на макушке жужжала и поскрипывала, поскрипывалаи жужжала.

Курс медведя оставался почти неизменным: прямая, котораядолжна была привести к становищу тех, кто дерзнул вернуться в его лес, ктопосмел с недавних пор наполнить его голову тягостной, неведомой, мучительнойболью. Древнее ли это племя, новое ли, оно погибнет. Порой, завидев сухоедерево, он довольно далеко отклонялся от прямой дороги, чтобы повалить мертвыйствол. Оглушительный треск падения – сухой, взрывной – тешил зверя; когда вконце концов дерево во всю свою прогнившую длину растягивалось на леснойподстилке или застревало, привалясь к одному из сородичей, медведь спешилдальше в наклонно падающих снопах солнечного света, помутневшего от носившейсяв воздухе древесной пыли.

Двумя днями раньше Эдди Дийн вновь занялся резьбой подереву. В последний раз он пробовал что-то вырезать, когда ему было двенадцать.Эдди помнил, что в свое время любил и, кажется, неплохо умел резать по дереву.Помнить последнюю подробность наверняка молодой человек не мог, но на то, чтопамять его не подводит, указывало по меньшей мере одно обстоятельство: Генри,его старший брат, видеть не мог Эдди за этим занятием.

"Ага, – говорил обычно Генри, – гляньте-ка на нашегомаменькина сыночка. Что сегодня мастерим, тютя? Домик для куколки? Ночнойгоршочек для своей писюльки-масюльки? Утеньки, какой СИМПОМПОНЧИК!"

Генри никогда ничего не запрещал Эдди открытым текстом; онникогда не подходил к братишке и не говорил без обиняков: "Будь добр,брось это, браток. Понимаешь, больно здорово у тебя выходит, а мне нож вострый,когда у тебя что-нибудь здорово выходит. Потому что, видишь ли, это у менявседолжно получаться на-ять. У меня. У Генри Дийна. А стало быть, вот что я,пожалуй, сделаю, брат мой: начну-ка я тебя за определенные вещи подымать насмех. Я не буду говорить напрямик "не делай так, это меняраздражает", а то еще подумают, будто я – ну, ты понимаешь – с прибабахом.Но дразниться-то можно, ведь старшие братья всегдадразнятся, верно? Это ведьчасть образа. Я буду дразнить тебя, доводить и обсмеивать, пока тыпросто-напросто не бросишьэто б…ство на х..! Хорэ? Нет возражений?"

На самом-то деле возражения у Эдди были,но в семействе Дийнвсе обычно выходило так, как хотелось Генри. И до самых недавних пор казалось,что это правильно – не хорошо,а правильно.Тут, если только вы въезжаете, естьнебольшое, но ключевое отличие. Правильным такое положение вещей казалось подвум причинам. Одна лежала на поверхности, вторая – под спудом, в глубине.Видимая причина заключалась в том, что пока миссис Дийн была на работе, Генридолжен был Приглядывать за Эдди. Приглядывать приходилось беспрерывно,поскольку (если только вы въезжаете) когда-то существовала и сестраДийн.

Останься она в живых, она была бы на четыре года старше Эддии на четыре года моложе Генри, но в том-то, видите ли, и штука, что в живых онанеосталась. Когда Эдди было два года, ее сбил пьяный водитель. Это случилось,когда она стояла на тротуаре и смотрела, как играют в классики.