Во славу Отечества! - Евгений Белогорский

Телеграфист заколебался, и Покровский безжалостно добавил:

– Смотри, смотри как следует, быть может, в последний раз. Как только её втащат в вагон, я буду уже бессилен.

– Хорошо! Будет вам связь! – хрипло выкрикнул телеграфист.

– Вот и молодец, вот и умница, – капитан оставил юношу и выглянул наружу.

– Свиридов, отставить – веди обратно!

Прошло несколько минут, и телеграфный аппарат извлек из своих недр следующие новости. Всё было гораздо хуже, чем предполагал Покровский. Северный фронт лихорадило, и Корнилов по-прежнему не мог покинуть свою ставку. Корпус генерала Краснова в полном составе плотно застрял под Псковом. Его энергично атаковали антивоенной риторикой агитаторы, стремясь перетянуть на свою сторону рядовой состав. Генерал Крымов отчаянно пытался собрать под Лугой разрозненные силы своей дивизии, чтобы предпринять пеший поход на столицу. Его тоже энергично атаковали эмиссары Временного правительства и большевиков. Единственной радостной вестью была сводка с фронта: 12-я армия сдержала натиск немцев, и они не смогли развить свой успех после взятия Риги.

– Что здесь происходит, милостивый государь? – раздался за спиной Покровского возмущенный, хорошо поставленный начальственный голос. По своей силе и привычке повелевать нерадивыми подчинёнными, он, по военным меркам, был никак не ниже полковничьего уровня, чуть-чуть недотягивая до генеральского положения. Даже стоя спиной к тому, кому принадлежал этот голос, капитан великолепно почувствовал, что в телеграфном зале появилась главная власть этой станции, её царь и бог.

Униженный Митя пугливо сжался на своём стуле, и в его глазах отчётливо были видны два противоречивых по своей природе чувства: страх перед начальством и надежда на свою защиту перед распоясавшимся солдафоном, столь чудовищно разрушившим тихую жизнь маленькой станции.

Однако капитан не удостоил своим взглядом говорившего человека, спешно дочитывая последние слова с бумажной ленты. Начальник станции, а это был именно он, угрожающе засопел, увидев в руках офицера телеграфную змейку, и бросил такой уничтожающий взгляд на Митю, что бедный молодой человек сразу стал меньше ростом.

– Гринев! Почему посторонние пользуются служебным телеграфом! – раскатисто выстрелил начальник станции, буквально испепеляя своим гневным взглядом несчастного юношу.

– Митя здесь совершенно не виноват, многоуважаемый Акакий Никодимович, – дружелюбным голосом пропел Покровский, аккуратно пряча в карман ленту. Он уже понял, как себя следует вести со своим главным противником, который в демократическом запале, получив телеграмму от самого Керенского, уже ничего на этом свете не боялся, – просто я очень настойчиво попросил его, и, как благородный человек, он не смог отказать мне в этой просьбе.

– Прекратите паясничать, милостивый государь, подобно уличному гаеру, – властно отрезал оскорбленный начальник станции, – и не позорьте мундир офицера, который вы носите. В вашем распоряжении осталось ровно пять минут, после чего вы становитесь контрреволюционером со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Ну, зачем же такие грозные слова, дорогой мой Нил Саватеевич, – продолжал куражиться капитан. Он старательно распалял душу местного властителя, стараясь сбить его важный государственный тон: – Контрреволюционер, ну какой может быть контрреволюционер из человека, который вот уже три года кормит вшей в окопах во славу нашего Отечества.

– Скоморох, шут балаганный! – бушевал начальник станции, вспоминая все возможные эпитеты, подходящие к данному моменту. Но его гневные излияния были прерваны появлением двух солдат, которые привели обратно дрожащую, словно лист, девушку.

– Прекрасно! – радостно воскликнул капитан, указав рукой на пустой стул возле конторки телеграфиста. – Митя, очень прошу вас, как истинного джентльмена, позаботиться об этом милом создании, тем более ведь ради неё вы так пострадали. Я на вас очень надеюсь… – Покровский заговорщицки подмигнул испуганному юноше и легко подтолкнул его к обессиленно опустившейся на стул девушке.

– А мы пока потолкуем с почтеннейшим Мокием Парамоновичем о паровозе, который позволит нам покинуть эту, простите, господа, Богом забытую станцию.

– Хам, негодяй! – яростно взревел начальственным рыком железнодорожник, но тут случилось неожиданное. Покровский молниеносным движением руки схватил за ухо своего величественного оппонента и с силой крутанул его. Начальник станции издал тонкий поросячий визг и, стремясь вырваться из рук мучителя, резко присел вниз. Однако от столь резвого движения грузного тела ноги защитника демократии разъехались, и он тяжко шмякнулся на пол всем своим телом.

Столь комический вид грозного начальника поверг Митю в глубокий шок, от чего у молодого человека отвисла нижняя челюсть и выкатились глаза. Он даже забыл про свои рыцарские обязанности по отношению к девушке, которая разом прекратила всхлипывать, наблюдая за развернувшимся действием. Оба они испытывали двойственное чувство: с одной стороны, они желали, чтобы их обидчик понес заслуженное наказание, а с другой – молодежь страстно хотела увидеть, как один из столпов местного общества выкрутится из столь сложного положения.

Следовало отдать должное начальнику станции: даже оконфузившись, он не утратил своего лоска, быстро поднялся и немедленно обрушился на Покровского с новой силой и страстью:

– Опричник, царский сатрап, вам совершенно не помогут эти подлые трюки. Вы можете продолжать мучить меня и далее, но паровоза вы не получите никогда! Я совершенно не боюсь вас, поскольку твердо знаю, что пройдет всего лишь день и вас самого привлекут к суду за измену и отказ выполнять распоряжения Временного правительства.

Закончив сию пафосную речь, начальник станции величественно скрестил свои руки на груди и гордо вскинул голову, не желая смотреть в сторону Покровского.

Но капитан не дал ему возможности насладиться эффектом данной речи.

– Вывести господина начальника на перрон. Пусть он освежит свою буйную голову и покажет свою стойкость на людях, – медовым голосом приказал он. Солдаты моментально исполнили приказ и грубо поволокли свою яростно отбивающуюся жертву. Оказавшись на перроне, Покровский собирался продолжить прерванный монолог, но в этот момент к нему подбежал фельдфебель Савельев. Рядом ним стояло несколько солдат, крепко державших двух молодых людей. На одном из них была надета шинель гимназиста, из которой он уже явно вырос, другого украшал потертый пиджак и рабочий картуз. Оба были явно местными, поскольку вслед за ними прибыла толпа местных зевак, обеспокоенных таким поворотом событий.

– Дозвольте доложить, вашбродь, – бодро рапортовал фельдфебель, – задержаны в расположении эшелона во время проведения агитации. Призывали не поддаваться на происки внутренних контрреволюционеров во главе с генералом Корниловым, арестовать офицеров и сложить оружие.

– Вот как? А денег случайно за голову генерала или мою не предлагали?

– Никак нет, господин капитан. Только грозили всевозможными карами со стороны Временного правительства и лично премьера Керенского.