Почти идеальные люди. Вся правда о жизни в «Скандинавском раю» - Майкл Бут

Годом раньше Дания и Германия заключили пакт о ненападении, однако датчане буквально пригласили нацистов вторгнуться. Они решили, что военные гарнизоны будут укомплектованы личным составом всего пять месяцев в году. При поддержке фермеров и землевладельцев датские нацисты прошли в парламент. Немцы резонно предполагали, что датчане вряд ли будут сопротивляться и снова подвергать себя риску бомбежек.

Действительно, в первые три года оккупации сопротивление было незначительным. Датский король и премьер-министр даже осуждали мелкие акты саботажа, которые организовывало зарождающееся подполье. В отличие от Норвегии, которая сопротивлялась нацистам мужественно и находчиво (впрочем, норвежцам очень помогали их горы и климат), Дании пришлось превратиться в сговорчивого сателлита Германии. Некоторые вообще считают, что во Второй мировой войне Дания была союзником рейха, поскольку снабжала его продовольствием и даже посылала войска на Восточный фронт и в Берлин. Черчилль называл Данию «домашней канарейкой Гитлера».

Было бы странно, если бы этот длинный и печальный список потерь и поражений не оказал влияния на датчан. Я бы даже сказал, что он сформировал их национальный характер в большей степени, чем географическое положение, лютеранская вера, наследие викингов или даже нынешняя политическая система и социально ориентированное государство. Именно утраты, понесенные Данией, помогли ей стать такой, какая она есть.

Тяжелые обстоятельства объединили датчан намного сильнее, чем остальные скандинавские нации. Рассказывая о присоединении Норвегии к Швеции, историк Т. К. Дерри пишет: «Датский король и датский народ смирились с неизбежностью потери… как с несчастьем, которое сплотило их в решимости избежать любых перемен в будущем». Территориальные уступки, различные беды и унижения заставили датчан уйти в себя и привили им не только существующий доныне страх перед изменениями, но и умение ценить то немногое, что у них осталось.

Выйдя из числа европейских сверхдержав, Дания сосредоточилась на оставшихся ресурсах. Затем последовал процесс, который можно назвать «позитивной провинциализацией». Датчане воспитали в себе оптимизм, поскольку ничего другого им не оставалось. Думаю, именно такой подход помог им построить столь процветающее общество.

Разумеется, дух нации состоит из множества факторов, и, выбирая лишь один, я сильно все упрощаю. Но замкнутость на грани изоляционизма в сочетании с национальным романтизмом определяют датский характер, который хорошо характеризует известный афоризм: Hvad udad tabes, skal indad vindes (Что потеряно снаружи, найдется внутри). Фраза принадлежит перу датского писателя Х. П. Хольста и стала популярной благодаря Датскому Обществу Пустошей, которое сделало ее своим девизом и воплотило в жизнь. Деятельность этой организации, направленная на осушение заболоченных береговых участков Ютландии, была на редкость успешной. К 1914 году Дания компенсировала практически всю территорию, отошедшую к Германии, и получила много гектаров плодородных пахотных земель и пастбищ.

Высказывание Хольста олицетворяет еще и золотой век датской культуры – период взлета общественной активности и расцвета искусства в середине XIX века. Это было время, когда сын прачки Ханс Кристиан Андерсен начал публиковать свои первые сказки, а Серен Кьеркегор писал свои основополагающие экзистенциалистские труды. Великий скульптор-классик Бертель Торвальдсен, художник К. В. Эккерсберг и его ученик Кристен Кобке, хореограф Королевского Балета Август Бурнонвиль – все они внесли огромный вклад в тогдашний подъем культурной жизни Дании.

Датчане воспринимали труды этих художников мирового значения как своего рода утешение в эпоху болезненных утрат. Они учились тому, что и сегодня получается у них лучше всех: быть благодарными за то, что есть, и извлекать из этого максимум пользы, ценить простые общинные радости, гордиться тем, что они датчане, и главное – избегать противных немцев.

Датское национальное самосознание стало формироваться лишь с принятием конституции 1849 года. С этого момента можно говорить о «датчанах» в общем смысле. Вскоре случилась катастрофическая война в Шлезвиге, которая стала объединяющим элементом для всех датчан. Те, кто проиграл войну, принялись объяснять, что нам даже лучше быть маленькой страной. Это мировоззрение продолжают развивать современные социал-демократы. Во всех других странах в основе социал-демократии лежит прогресс, развитие промышленности и модернизация, а в Дании это koloni have [те самые уютные дачные участки].

Иными словами, в то время как шведы продвигались вперед за счет своей прогрессивной общественной повестки, датчане предпочли отступить и искать убежища в своем узком видении национального романтизма. Провинциализм остается определяющей характеристикой датчан. Но радикальная перенастройка национальной самоидентификации и чувства гордости за свою страну привела к интересной двойственности, своего рода «смиренному самоуважению», которое многие принимают за самоуспокоенность.

Хороший пример провинциализма – датские новости. Обычно в стране мало что происходит, но это не мешает СМИ рассказывать в первую очередь о событиях в Дании, независимо от того, что делается в остальном мире. Однажды меня это просто взбесило. В то время Япония оправлялась от последствий цунами, а в Ливии разгоралась гражданская война. Но национальное радио на все лады обсуждало страховку, которая могла бы помочь квартиросъемщикам оспорить повышение платы за аренду жилья.

Я позвонил редактору службы новостей и прямо спросил, что они себе думают. Немного смутившись, он ответил: «Ну, мы решили, что ничего нового про Ливию мы все равно не расскажем».

Датчанин, который считает, что вы ничего не знаете о его родине, минут через пять после знакомства обычно произносит что-то вроде: «У нас очень маленькая страна. Нас чуть больше пяти миллионов, и все мы более или менее одинаковые». К этому он, возможно, добавит, что в стране нет гор и водопадов и всю ее можно пересечь на автомобиле за четыре часа.

Но спустя какое-то время вы заметите непреклонную гордость, которая скрывается за внешней скромностью. Возможно, вам небрежно сообщат, что Дания – мировой лидер в области ветроэнергетики, что в стране нет нищеты, упомянут бесплатные образование и здравоохранение и щедрые социальные льготы. Вам расскажут, что датчане – самые добропорядочные и сдержанные люди на свете, что у них лучший в мире ресторан, и да, вероятно, всплывет и тема викингов.

Символом такого самоощущения может служить разворот сегодняшней газеты. На одной странице помещена карикатура: китайские бизнесмены разглядывают карту мира. Один из них говорит: «Дания? А это где? Можно мне мои очки?» Имеется в виду, что китайцы инвестировали в Данию меньше, чем в какую-либо другую европейскую страну. И тут же заголовок на соседней странице гласит: «Торнинг может надавить на китайцев». Речь о том, что датский премьер в ходе своего предстоящего визита в Пекин намерен строго указать китайцам на их упущения в области прав человека – наверняка китайцы уже трясутся от ужаса.

Датчане испытывают глубокое и вполне оправданное удовлетворение оттого, что им удалось в не самых простых условиях построить, вероятно, самое успешное общество на планете. Слово «вероятно» в предыдущей фразе исходит от меня. Для датчан это бесспорный факт.