Пять забавных медвежат - Владимир Бондаренко

— Эй ты?.. Где ты?

— Ты… — отозвался всё тот же голос, но теперь уже за спиной у медвежонка.

— Я-то? — оглянулся медвежонок. — Я-то вот он, на опушке стою.

— Уу… — отозвалась чаща.

— Ха! Как это ты у меня позади оказался? Всё впереди, впереди был и вдруг — сзади. Как это ты сумел обойти меня? Жди, иду я к тебе.

Повернулся Спиря к лесу грудью и пошёл. Шёл, звал, а тот, к кому шёл он, все так же отзывался впереди, но показываться не показывался. Так дошёл Спиря до берлоги и никого не увидел.

— Ну и ладно, — сказал он, — не хочешь ты показать себя мне, я сейчас себя тебе покажу.

Вскарабкался на пенёк, закричал:

— Смотри на меня, вот он я, весь тут, во весь рост стою. Видишь?

— Ишь… — отозвалась чаща.

— Что, удивился? Я такой — удивительный. Я маму вчера и ту удивил. Спрятался под подушку. Искала она, искала меня, чуть нашла. А ты что — от меня прячешься, да? Ну прячься. Я вот посижу, отдохну маленько и пойду искать тебя. Жди.

Но вскоре пришла мать, принесла раков. Спиря увлёкся ими и забыл, что кто-то прячется в чаще, ждёт его… Так он и не узнал тогда, кто же это с ним перекликался и водил его по лесу.

Вот какая история приключилась с медведем Спиридоном, когда он ещё был медвежонком и звали его Спирей.

Обветшали у медведя Спиридона и медведя Лаврентия берлоги. Самим подправить — сил нет, одряхлели медведи, состарились. Медвежат помочь попросили. Медведь Лаврентий Ивашку позвал, а медведь Спиридон — Мишука.

— Помогите, ребятки, зима скоро.

Откликнулись медвежата, пришли. Правда, Ивашка без особой радости приглашение принял. Он сызмала к делу не привык, тем более для кого-то. Но мать сказала:

— Иди.

И соседи сказали:

— Сходи.

И Ивашка пошёл. Нагрёб листьев дубовых, постель медведю постелил. Попытал — жестковато. Надо бы ещё подстелить, чтобы помягче было, но сказал самому себе Ивашка:

— И чего это я радеть буду, силу тратить. Для себя, что ль, стараюсь. И так сойдёт. Не мне спать — Лаврентию. Поспит. Да и спать-то зиму всего только.

Слукавил медвежонок, поприберёг силу.

За дверь принялся. Косяки новые срубил, порог оправил. Смотрит — эх, не рассчитал он немного. Повыше бы надо притолоку поднять. Поскрёб в затылке — переделать если? Но тут же сказал самому себе:

— И чего это я радеть буду, силу тратить? Не мне ходить, нагибаться — Лаврентию. И так сойдёт.

Опять слукавил медвежонок, поприберёг силу.

А Мишук в это время у медведя Спиридона трудился. Настелил ему постель новую. Полежал на ней, поднялся.

— Жестковата, а на ней зиму лежать. Мне жестковата, а медведь Спиридон — старичок, ему ещё жёстче будет. Умягчить надо.

Принёс ещё охапку пахучих дубовых листьев, уложил на кровать. Полежал, сказал:

— Вот теперь всю жизнь можно лежать и бока не отлежишь.

Дверь ремонтировать начал. Смотрит — низковата, повыше притолоку поднять надо, чтобы медведю Спиридону не пригибаться, когда он в берлогу входит.

— Старичок он, тяжело ему гнуться-то. Да и дела не так уж много. Порадеть надо для старика.

И перестроил Мишук дверь медведю Спиридону.

Закончили медвежата дело своё, попрощались с медведями. Осмотрел медведь Лаврентий свою берлогу, сказал:

— Спасибо, Ваня, мне самому и так бы не сделать: сил нет.

А медведь Спиридон осмотрел работу Мишука и сказал:

— У, если бы у меня даже и сила была бы, я бы так не сделал: нет у меня сноровки такой, как у тебя, Мишук.

И ходит теперь по роще и говорит всем:

— Придите, поглядите, как мне Мишук берлогу отделал. Светло, чисто, будто солнышко зажёг в ней.

А медведь Лаврентий, тот ничего не говорит, и Ивашка обижается на него. Даже сказал Мишуку при встрече:

— Отчего это так: делали мы с тобой, Мишка, одинаковое дело, а хвалят нас почему-то по-разному. Как ты думаешь, почему?

— Наверное, у медведя Спиридона сердце доброе, — сказал Мишук.

И Ивашка с ним согласился:

— Наверное.

И тут же пожалел:

— Лучше бы мне досталось медведю Спиридону помогать: теперь бы он меня хвалил.

У всех у нас были матери, была мать и у медведя Михайлы. И говорила она ему, когда он ещё медвежонком был:

— В лесу жить — с лесом дружить.

На всю жизнь запомнил медведь Михайло эту материнскую мудрость. И ещё говорила она ему:

— Без друзей и товарищей в лесу не прожить. Кто тебе при случае поможет?

И эту мудрость матери запомнил медведь Михайло на всю жизнь. И сказал самому себе:

— Верно, друзья для того и нужны, чтобы помощь оказывать. И чем больше друзья для меня сделают, тем мне меньше самому делать достанется.

Но всё время, чтобы только тебе да тебе помогали, так ведь и в лесу тоже нельзя. Поэтому медведь Михайло, если звали его товарищи берлогу помочь поставить или ещё что сделать, никогда не отказывался, говорил:

— Обязательно приду.

А про себя думал: «И не неволит вроде никто, а идти надо». Правда, идти не торопился, говорил:

— Зачем спешить? Чем позже приду, тем меньше мне дела достанется.

И всегда старался прийти к вечеру, когда уже всё сделано. Возьмёт веник, подметёт вокруг, скажет:

— Вот и всё теперь. Живи.

Скажет так, будто это он товарищу берлогу поставил. Ставили её все, целый день потели. Ставили сообща, а Михайло мёл один, на виду у всех. И говорили все потом:

— Чисто отмёл как.

Доволен Михайло: заметили.

А случалось и так: придёт Михайло, а уж всё сделано и даже отметено от берлоги, вроде и остаётся ему лишь повернуться и уйти домой, но Михайло и тут не терялся. Распахнёт окошко, скажет: