Жена врага. Я тебя присвою - Вероника Колесникова

Складываю руки на груди и наблюдаю за ней, как кот за мышью.

— Долго я тут пробуду? — с вызовом говорит она.

Пожимаю плечами.

— Кто тебя нанял?

Опускаю уголки губ вниз вместо ответа.

— Это Давид? Отец? — строит предположения она.

Фыркаю.

— Ты убьешь меня? — после минутной заминки спрашивает Анжелика. В ней нет покорности обстоятельствам, и от девушки не исходит волн всепожирающего страха. Такое поведение говорит только об одном – она сильная личность, которой пришлось вынести довольно многое. Это очень импонирует. И…влечет…

Подхожу ближе и пристально смотрю на нее сверху вниз. Анжелика встречает мой взгляд открыто.

Я вижу, что глаза у нее очень красивые, невероятно глубокого цвета - теплые, коричневые, и хочется смотреть и смотреть в них, изредка ловя собственное отражение - цветное, а не привычное серое…

— Убьешь? — Переспрашивает она.

— Только после того, как все будет закончено.

Мой хриплый голос звучит неестественно тут, рядом с ней. Я не хотел говорить этого. Но она не понимает. Злость и ярость пробегает по ее венам, взрывается лавой. Анжелика морщит нос, брезгливо комкает губы, и вдруг от всей души плюет мне в лицо.

— Ты жалкая шавка, — кричит она. — Гори в аду, ублюдок!

Я стираю ее плевок ладонью. Усмехаюсь.

Резко выбрасываю руку вперед, хватаю ее за шею, дергаю на себя. Белоснежка впечатывается своим мягким телом в мое, обдавая лавиной приятного летнего аромата луговых цветов. Она дергается, как бешеная кошка, пытается оттолкнуть меня, пуская в ход ногти и зубы, но я пресекаю сопротивление – хватаю одной рукой оба ее запястья, толкаю к стене и поднимаю тонкие руки над головой, держа в захвате только указательным и большим пальцами.

Второй рукой держу талию, и прижимаюсь бедрами к ее. Белоснежка тяжело дышит, покраснев от схватки. Глаза ее блестят, и на лице отражается вся гамма чувств - напряжение, злость, ярость, ненависть.

— Сгорю, — утвердительно и веско говорю ей. — Сгорю вместе с тобой и твоим чертовым мужем.

В ее глазах пробегает непонимание, удивление. Но это – последнее, что я вижу.

Больше не могу сопротивляться. Не сейчас, когда она смотрит на мои губы точно таким же, как у меня, голодным, жадным взглядом.

Я перехватываю траекторию ее взгляда, но она не межуется, а дерзко изгибает бровь. Нервно проводит языком по нижней губе, закусывает ее своими жемчужными губками. Дергает головой, но понимает, что выдала себя с поличным. Белоснежка совсем не такая холодная, как хочет казаться. И ее либидо только что показало свою макушку, откликнувшись на быстрое поступательное движение моими бедрами.

— Что б ты сдох, — Анжелика резко выдыхает горячий воздух.

Едва заметно киваю. Приближаюсь. Замираю в миллиметре от ее губ.

Становится так жарко, будто все вокруг полыхает языками жадного пламени. Горят ноги, грудь, руки, печет лицо, а внизу живота становится адски тяжело. Член рвется в бой, наружу, он жаждет погрузиться в ее теплую узкую мякоть.

Двигаю бедром вперед, упираюсь на секунду в ее лобок, чувствительный бугорок, и Анжелика с ругательством выдыхает воздух.

Кажется, что сейчас она ненавидит себя больше, чем меня, чем всю эту обстановку. Девушка впивается в мои губы секундным, горячим поцелуем, резко отстраняется, да так, что ударяется головой о стену позади себя.

Дышит равно и часто, возмущенная, ошарашенная собственный поступком.

Меня же словно молнией прошибает от ее поцелуя.

Отпускаю ее руки, быстро притягиваю к себе и прижимаюсь к теплым, полным, мягким губам, не давая передумать, одуматься, сдать назад.

Раздвигаю языком губы, вонзаюсь в ее рот, минуя зубы, заставляю ее язык танцевать древний танец страсти вместе со мной. И она не подводит – отвечает с такой звериной страстью, что в какой-то момент прикусывает нижнюю губу.

Стону прямо в ее греховный, сладкий рот.

Бляяять…

Мои руки скользят по ее телу, сжимают грудь, нервно задирают платье, путаясь в мягкой ткани, желая разорвать к чертям все эти препоны.

Страсть захватывает, кружит. Есть только прерывистое дыхание, томление кожи, горячий обхват рук и ног, соль от закушенной губы во рту. И все очень ярко, до рези в глазах от этих цветов полыхающего безумия: красный, фиолетовый, зеленый, каштановый, розовый. Все во сто крат жарче, темнее, греховнее, и от оттого слаще и глубже.

Все поцелуи, секс с другими за всю мою жизнь кажутся от этого пресной подделкой, да что говорить - все забыто, что было до этого момента.

В глазах рябит пестрой страстью и это - самое прекрасное, что только можно представить.

Анжелика изгибается с каким-то кошачьим, утробным звуком в моих руках, и горит, словно небесная молния. Она дрожит от возбуждения, и это ее чувство стократно увеличивает мое желание.

Девушка просовывает руку между нами и кладет свою узенькую ладонь мне на пах.

Стонет прямо в рот, оценив степень напряжения. Сильнее сжимает пальцы и проводит ими вверх –вниз.

Я провожу языком по ее шее, прикусываю кожу и запускаю пульсацию ее тела, от чего ее ноги подкашиваются.

— Хренов гад… — в полубессознательном состоянии шепчет Белоснежка.

Ее хриплый шепоток поднимает волосы дыбом, член буквально прошивает ширинку. Я легонько ударяю ее по упругой заднице своей ладонью…

Но это движение все меняет.

Белоснежка становится ледяной.

И она быстро отстраняется.

Взгляд тут же становится ясным, весь этот морок возбуждения рассеивается, будто его и не было.

Анжелика тяжело, как-то надрывно дышит, вся красная от сходящего на нет возбуждения. Она щурится и вдруг резко поводит плечом, а после, дернувшись, выпускает вперед руку, обрушивая свою ладонь мне на щеку.

Становится тихо и жжение от пощечины разрастается сильнее.

— Пшел вон! — сквозь зубы цедит она.

Я делаю шаг назад.

Черт. Блять.

Я чуть было не опустился до хренова Давида Чопурии.

Чуть не стал животным.

Таким же грязным и проклятым, как он.

Едва не взял тело женщины насильно.

Сука.

Что она со мной делает.

Грузно передвигаясь, выхожу из комнаты, и, когда ключ поворачивается в замке с той стороны, слышу, как Анжелика бросается на кровать и заходится в плаче.

Сергей

Остатки дня проходят как во сне. Отмеряю пространство первого этажа быстрыми шагами, маршируя из стороны в сторону, как солдат на плацу, наказанный за самовольство.