Юпитер цвета корицы - Алиса Аве

повернулся к нам мраморным боком и обнажал дымную душу, аморфную, неподдающуюся контролю. Синева и дымка свивались вместе, я видел бездонные глаза, проступающие на искореженном криком лице. Юпитер гневался, ему не нравилось, что толпа зевак заглядывает в его потаенную боль и подслушивает стенания. Мне снились эти лица! Я с удивлением открывал знакомые черты, они прижимали ко мне призрачные тела, и я плыл в душных объятиях.

Рев перешел в песню.

– Он поет как киты! – воскликнула Алина. Глаза её сияли светом нового завихрения, яркого и белого, оформившегося среди буйной серо-синей бездны и разогнавшего мрак, как солнце разгоняло тьму отгремевшей грозы или пробивало лучом толщу вод.

Алина раскачивалась в такт космической музыки, ладонями потянулась к Юпитеру, манившему её еще на Земле. Мы все гудели в одном диапазоне, подчинившись непостижимому.

Мама хранила запись моего внутриутробного развития. В одно время считалось проявлением особой любви включать новорожденному звук биения его собственного сердца в утробе. Считалось, что прослушивание успокаивает. Я не знаю, успокаивался ли я будучи младенцем, но как-то мать включила эту жуткую запись в день моего семилетия. Впечатлительный ребенок, я плакал и кричал, что боюсь голоса чудовища, ведь только чудовище могло так бить и скрежетать. Сердце стучало сквозь воду и ткани, нарастающий звук вытеснял дыхание и замедлял время, я сжимался, уменьшался и видел не начало жизни, но её неизбежный конец, когда в давящей тишине вдруг раздастся бой колокола. Теперь я снова слышал колокольный набат, не киты вовсе, но сердце огромного младенца, что никогда не родится из сферы планеты, выстукивало в вакуумной жидкости пространства растянувшееся, почти неподвижное время.

Возможно ли, что земные киты каким-то образом настроены на голоса планет и поют нам, глухим к волшебным звукам, их песни? Что ребенок, формирующийся в животе матери, звучит тем же планетным голосом? И если далекий и чужой Юпитер стенает и плачет, выворачивая наизнанку тысячи своих туманных лиц, то как звучит родная Земля, потревоженная миллиардами уверенных в своей венценосной природе людей?

– У Юпитера 92 спутника, планетная система в системе, – заученная речь капитана пробилась сквозь дурман потусторонних, иначе я их назвать не могу, завываний и молитв, – Юпитер манит неразгаданными тайнами, а именно тайны движут любопытством человечества. Европа давно превращена в огромнейшую базу по добычи воды. Терраформированию она не подлежит из-за высокого радиационного фона. Ио и Ганимед – населены. Вот и их сестру Каллисто, куда мы стремимся, успешно заземили.

«Заземлили», – застонал я мысленно. Как будто язык капитана не в состоянии выкрутить пару лишних букв!

Магия голоса Юпитера развеялась. Я смотрел на стадо ослов, прижавшееся к широкому иллюминатору, и думал, что ближайшие три месяца мне жить с ними по соседству. С идиотами, пускающими слезы и слюни под музыку безжизненной планеты, записанной в разочаровавшем многие поколения двадцать первом веке, может даже сфабрикованной на низкобюджетной звукозаписывающей студии для того, чтобы прикрыть дыры в бюджете космических исследований. Все как один они включили онлайн-запись, и мерцающие округлости Юпитера транслировались в голографическом мареве сети, всплывшей перед одинаково бездумными мордами. Над ними царствовала монотонная речь капитана, который уже знал каждую родинку на дурацкой коричневой поверхности и думал, как помягче сесть на Каллисто и быстрее погрузиться в стазис при обратном полете. Он явно любил выпить, капитан-дерево, просушить крону, я мог бы отгадать марку виски, что он примет при погружении в криокапсулу. Ничего лучше Jack Daniels не придумали ни на одной из терраформированных колоний.

– Сегодня нам выпала честь лететь на Каллисто вместе с создателем программы заземления ближних планет Виктором Юрьевичем Мещерским. Давайте поприветствуем Виктора Юрьевича и его прекрасную невесту.

– Жену! Уже шесть месяцев как жену! – звонко расхохоталась Алина, с легкостью оправившись от песен инопланетных китов, – Пусть мы и спали порознь, у нас медовый месяц!

***

«Жену!» – кричала Алина на корабле, чуть не колотя себя в грудь. Люди вокруг уважительно шушукались и делали фото, а она торжествовала улыбкой во все зубы. В такие моменты количество зубов Алины будто увеличивалось, она превращалась в многозубое чудовище из старых ужастиков, с двумя, тремя рядами клыков и змеино-безразмерной пастью. Она могла проглотить всех пассажиров на корабле.

Сейчас же уголки губ Алины безвольно опустились, жалкое зрелище не спасал модный цвет «Марсианского заката». Губы тряслись, она прижимала к ним руки, одновременно жестом молитвы и попыткой собрать предательски дрожащий рот в кулак, выдохнуть крик и выбросить его прочь. Вместе со мной, в меня, передать ужас и отвращение моему лицу.

Они все выползли из своих коттеджей, поглядеть, позлорадствовать. Алина вышла вперед и подняла руку с обвиняющим указательным пальцем:

– Я не знаю, кто вы, – и сразу два укола в мое уязвленное эго: «вы» и выставленный палец с заточенным в пику ногтем из эко-акрила, – но прошу вас убраться с нашей лужайки.

Следом вперед выдвинулся её новый Витя, прочистил горло, как всегда делал я, прежде чем принять суровый вид:

– Вы вынуждаете нас обратиться к Контролю. Они прибудут с минуты на минуту.

Оказывается, у меня кривится лицо, когда я серьезен до крайности. Левая щека слегка сползает, в давно забытые времена доктора решили бы, что мне грозит скорый инсульт. Но сейчас нам обоим, двум Викторам на одной лужайке, грозила разве что истерика Алины. Она, кстати, тоже как-то разом обрюзгла, утратила тонкие очертания фигуры, изящность линии подбородка, грацию рук. Она подносила ладони к губам и убирала их по несколько раз в полминуты, и вдруг тоже стала похожа на старинную, но дешевую игрушку: копилку-обезьянку, забивающую себе рот монетами. Вместо монет Алина запихивалась криками. Гасила их прежде, чем они вырвутся и достигнут ушей любопытных соседей.

Эта музыка понравилась бы им даже больше, чем песня Юпитера. Я поглядел на небо. Пенная планета нависла над нами.

– Ничего это не кофе, это кружка с пивом, – сказал я. И Алина завизжала.

Её Витя, видимо, не знал о нашем навязчивом сравнении. Но выгнали из рая все-таки меня.

***

Спутник всегда смотрел на Юпитер одним боком. Рядом с ним над Каллисто крутились соперники – Ио, Ганимед, где терраформирование произошло лет пять назад, и Европа, технологическая база. И другие, Юпитер собрал знатную свиту.

На Ио и Ганимеде поселки вытеснила настоящая цивилизация – небоскребы, с зелеными террасами, и многоярусные автострады. Удивительно, что мы воссоздавали на покоренных планетах не современность, а ретро, от которого все плевались и к которому стремились вернуться. Вот и здесь, поселок напоминал скучнейшие шестидесятые годы двадцатого столетия, и дышал пылью, которую Каллисто никогда