На край любви за 80 дней - Кей Си Дайер

Самолетик вновь устремляется вниз, и мой желудок болезненно сжимается.

– Довольно сильная турбулентность, – профессионально заявляет Доминик, похлопывая меня по руке. – Скоро закончится.

– Не говори так! – шепчу я, испуганно оглядываясь. – Постучи по дереву. Вот, бумага. Она сделана из дерева.

– Что ты несешь? – удивляется Доминик.

Я хватаю его руку и провожу по маленькому белому пакетику, торчащему из кармана в кресле.

– На счастье. То есть чтобы отвернуть несчастье, которое могут навлечь твои слова. Постучи по дереву.

– Надеюсь, это скоро закончится, – повторяет Доминик. – Ты о чем? А-а-а, понял. Я не хотел…

Самолет вновь ныряет в воздушную яму, и он замолкает на полуслове.

Я вытаскиваю из кармашка пакет и сую ему.

– Видишь, что ты наделал?

– Не понимаю, как рвотный пакетик может принести нам удачу, – заявляет он, возвращая мне пакет.

– Рвотный? – в ужасе отшатываюсь я. – Я думала, это просто пакет.

– Не-а.

Он раскрывает пакет и делает вид, что блюет в него, после чего складывает и отдает мне.

– Фу, убери от меня эту гадость, – пряча руки, заявляю я.

– Он неиспользованный, – хохочет Доминик. – Пока.

Самолетик вновь кренится. Сумайя взвизгивает от восторга.

– Вот уж у кого крепкие нервы, – шепчу я Доминику.

– Девочка просто чудо, – с гордостью улыбается он. – Я все больше склоняюсь к мысли, что для нее нет ничего невозможного.

Самолет содрогается, и левое крыло ныряет так глубоко, что меня бросает на Доминика.

– Почти вышли из циклона, – кричит спереди Клахан. – Осталось минут десять-пятнадцать.

– Пятнадцать минут? – стону я. Во рту так пересохло, что я не могу сглотнуть. – Мы здесь и так уже целую жизнь бултыхаемся.

Испугавшись своих слов, я тянусь к пакету. Ник снимает второй наушник и протягивает мне руку.

– Хочешь подержаться?

Я хватаюсь за нее, как утопающий за спасательный круг.

– Ой, ну и хватка, – бормочет Доминик.

– Извини, – говорю, но его не отпускаю.

Он похлопывает меня по руке.

– Кажется, тебе пора в твое излюбленное место.

Я сверлю его свирепым взглядом. У меня печет в глазах: я так напугана, что перестала моргать.

– Я не о том, глупышка, – ласково произносит он. – Куда ты мысленно возвращаешься, чтобы почувствовать себя счастливой?

Самолет вновь начинает трястись, и я, лишившись дара речи, хватаю собеседника за вторую руку.

Он будто чувствует – еще бы не почувствовать, если я чуть не сломала ему руку, – наклоняется вперед и проводит своими теплыми большими пальцами по моим ледяным ладоням.

– Хорошо, я первый, – говорит он. – Мое любимое место… Гм… Я хотел сказать «Счастливая монета» – в конце рабочего дня, с кружкой пива в руке. Но теперь сомневаюсь.

– Какая еще «Счастливая монета»? – хрипло произношу я пересохшими губами.

– В Сохо, – отвечает он, и морщинки в уголках его глаз исчезают. – Бар на моем последнем месте работы. Ты даже не представляешь, какое блаженство выпить холодного пива, после того как целый день месил тесто для пиццы в раскаленной кухне… Теперь твоя очередь, – ободряюще улыбается он.

– Нет, – качаю головой я. – Ты сказал, что сомневаешься. Что для тебя лучше холодного пива?

– После работы – ничего, – говорит он. – Нет, ты права, я действительно так сказал. Вообще-то, перед сном я всегда вспоминаю мамину кухню.

– Мамину кухню? А что в ней такого особенного?

– Не знаю, – мечтательно улыбается он. – Может, из-за того, что там она учила меня печь? Воскресным утром мы ставили тесто на хлеб перед тем, как идти в церковь. Никого, только мы с мамой. – Он вновь вспоминает обо мне. –   Ладно, теперь уж точно твоя очередь. Какое у тебя любимое…

– Книжный магазин, – выпаливаю я, не дав ему закончить. – Нет, когда мне совсем плохо, я иду в библиотеку, но самое счастливое место – все-таки наш книжный.

– Ну хорошо, ваш магазин. А в какое время? Вечером, когда все разошлись по домам?

– Нет, – качаю головой я. – Вечером, конечно, тоже славно: тихо, спокойно. Разве может что-то пахнуть лучше, чем старые книги? И все-таки мое любимое время – когда в магазине полно людей. По вторникам Томми собирает любителей вязания. Все эти старички – среди них есть и пара старушек – что-нибудь вяжут. Они делятся прочитанным за неделю, обсуждают, кто совершил выход в свет, спорят, какой самый лучший фильм на фестивале в Трайбеке, всякое такое. Там так уютно, душевно.

Ник проводит пальцем по моей ладони.

– Значит, дядюшка Томми любит вязать. А ты умеешь вязать?

– Я увлекаюсь беседой и забываю считать петли, – признаюсь я. – Мое самое лучшее достижение – длиннющий полосатый шарф, как у четвертого доктора Кто.

– Шарф – тоже круто!

– Ага. Только он не отвечал высоким требованиям Томми.

Ник откидывается назад, и я вдруг замечаю, что хотя самолет давно выровнялся, он по-прежнему держит меня за руки. И я не тороплюсь их отнять.

– По-моему, Томми к тебе слишком строг.

– Ага, – соглашаюсь я, вспоминая, как трудно заслужить его одобрение. – И все-таки вязание – показательный пример. Томми учил меня вязать, когда мне было лет пятнадцать, а это требует терпения. Я не довязала до конца ни один свитер, из-под моих спиц не вышло даже приличной пары носков, а он всегда приглашает меня в кружок. Каждую неделю.

– И ты ходишь?

– Почти нет. Может, теперь начну, когда поняла, что это мое любимое место, – улыбаюсь я.

Внезапно мотор захлебывается. Мы в испуге оглядываемся на кабину. Клахан стучит по кнопкам на приборной панели, как по клавишам. Почувствовав наши взгляды, он оборачивается. Легкую сумасшедшинку в его глазах сменяет хладнокровная уверенность.

– Небольшое изменение планов! – кричит он нам. – Пристегнитесь!

С этого момента события разворачиваются так быстро, что я не успеваю реагировать. Клахан перестает отвечать на вопросы. Даже не знаю, слышал ли он, как я воплю, призывая пристегнуть нас как-нибудь еще, понадежнее.

Доминик успокаивающе похлопывает меня по руке, и я затыкаюсь, чтобы не испугать Сумайю. Мы так стремительно несемся вниз, что у меня, кажется, волосы встали дыбом. Надеюсь, это лишь разгулявшееся воображение.

Когда самолет в конце концов прорывается сквозь облака, небо освещают первые розовые лучи восходящего солнца, а земля несется к нам. Даже Доминик выглядит слегка напряженным, а когда самолет совершает крутой вираж, могу поклясться, что он тихонько взвизгивает. И пытается скрыть это кашлем.