Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

Несчастные азиатские греки искали освободителя от этого потопа анархии и варварства. Вот к чему пришла власть македонцев, которая, свергнув персов, обещала так много хорошего. Были две силы, которые, как казалось, сопротивлялись напору варваров в стране азиатских греков,– Птолемеи и Пергам. Птолемей спас по крайней мере те города, которыми владел, такие как Эфес и его карийские соседи, от варварского ига. Мы даже слышим – в рассказе о том, как Антиох порвал со своими наемниками – о том, как ему послали помощь из соседнего птолемеевского гарнизона[579]. Однако именно Аттал из Пергама теперь вышел на первый план, как основной защитник эллинизма и порядка.

Фигура этого человека, который наследовал своему кузену Эвмену в 241–240гг. до н.э., воплощающая столько черт своего века, затемнена для нас пробелами в наших источниках. Но несмотря на это, Аттал значим для нас: вего лице уходящая эпоха соединяется с новым положением вещей. Когда он впервые явился перед глазами мира, великие македонские дома, наследники Александра, стали основными державами Восточного Средиземноморья; на смертном ложе он умолял народы Греции принять гегемонию Рима. Именно войны в защиту цивилизации в Малой Азии против варварских племен впервые прославили этого царя. Эти войны – славный, но почти забытый эпизод греческой истории. Действительно, мы можем полагать, что они были в какой-то степени искусственно преувеличены пергамским двором, который любил ставить их на одну доску с классическими войнами между светом и тьмой, порядком и хаосом, эллинизмом и варварством; ставить их рядом с войнами богов и гигантов, афинян и амазонок, греков и персов. Именно эти сцены вместе со сценами галатских войн представили взорам жителей греческих городов скульпторы, получившие заказ от правителей Пергама[580]. Однако славу, на которую претендовал Аттал, он в основном заслужил – и это отрицать не приходится. Истинное чувство, казалось, взволновало греческий мир, когда он довел эту борьбу до победного конца. Широко известный оракул, которого цитирует Павсаний, изображает Аттала как освободителя, которого боги подняли на защиту азиатских греков и который сам – почти что полубог:

В те дни, когда искусство впало в упадок, поскольку старый энтузиазм уже умирал, война с варварством в Малой Азии вызвала к жизни новую и оригинальную школу, которая, не поднимаясь до вершин ясности и спокойствия, которых достигли дети победителей при Марафоне и Саламине, демонстрировала энергичный реализм, техническое мастерство и живое чувство драматического эффекта.

Никакого связного повествования об этих войнах не осталось. Историки упоминают их лишь в самых общих чертах. Когда даже дом Селевкидов был вынужден платить дань галлам, «Аттал,– как пишет Ливий,– первый среди всех обитателей Азии отказался. Против ожиданий всех он приял смелое решение, и удача сопутствовала ему. Он встретил их на поле битвы и одержал победу»[582]. «Его величайшее достижение,– пишет Павсаний,– было то, что он заставил галлов отступить от берега на ту территорию, которую они и сейчас еще занимают»[583]. Иногда говорят о какой-то определенной битве[584], о «великой битве», как ее называет Страбон[585]; в «Прологе» ксочинению Трога она именуется «битвой при Пергаме»[586]. Согласно тексту Юстина[587], битва произошла немедленно после битвы при Анкире – прежде чем победители успели опомниться от последствий этого великого сражения; Антиох все еще был с галатами – если действительно Юстин в своем рассказе имеет в виду ту же самую битву, о которой говорится в «Прологе», а фраза «saucios adhuc ex superiore congressione integer ipse» не является антитезисом, написанным просто для риторического эффекта. Трудно понять, как победоносная армия из Анкиры могла завязать битву с Атталом в Пергаме более чем в 250 милях оттуда – до того как они оправились от ран, полученных в предыдущем сражении.

Однако, когда мы обращаемся от историков к тому, что осталось от камней Пергама, война Аттала не представляется делом, состоявшим из одной битвы и немедленной победы. Мы видим, что Аттал посвятил богам трофеи после целого ряда сражений. Иногда состояние камня позволяет нам прочесть обозначение врага и место, где происходила битва; иногда и то и другое – лишь догадка. В любом случае невозможно расставить эти битвы в какой-либо связный рассказ или даже определить их последовательность во времени. В одной объединены Антиох и два галатских племени – толистоагии и тектосаги; это битва, которая состоялась «близ Афродисия»[588]: кнесчастью, невозможно определить, что это за Афродисий. В другой упоминаются только толистоагии, а битва произошла «у истоков Каика»[589]. В другом месте упомянут лишь один Антиох, а битва произошла в Геллеспонтской Фригии[590]. В одной надписи сказано о битве, где Аттал победил толистоагиев и Антиоха во второй раз[591]; идентична ли она какой-либо из упомянутых выше, мы не знаем. Из всего этого мы мало что можем понять, за исключением того, что война Аттала с силами анархии была продолжительной и охватила всю страну между долиной Каика и Вифинией[592].