Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

Эта военная кампания подняла пергамского царя на совершенно новую позицию в Малой Азии. Поскольку он перенял от дома Селевка тот труд, который, как они сами заявляли, они совершают в этой стране, а именно защиту эллинизма и цивилизации,– он принял и их достоинство. Действительно, после сражения при Анкире, когда старший Селевкид был вынужден бежать за Тавр, а младший превратился в предводителя разбойничьей шайки, власть Селевкидов в Малой Азии прекратилась. В той части страны, которая некогда повиновалась приказам из Сард или Антиохии, теперь по дорогам маршировали армии Аттала, а его чиновники начали требовать дань с лидийских и фригийских деревень. С этого времени пергамский династ принял титул царя[593].

Греческие города, видимо, приветствовали смену селевкидского дома на пергамский. В любом случае эолийские города, а также Александрия, Илион и Лампсак стали его горячими сторонниками. Даже Смирна, которая так выделялась своей преданностью дому Селевкидов, теперь переметнулась, поклялась в преданности Атталу и отныне совершенно отстранилась душой от дела Селевкидов[594]. Аттал предстал перед греками в самом привлекательном свете. Он не только был их защитником от варварства, как Селевкиды в свои лучшие дни,– он делал все, чтобы показать себя пылким эллинистом и чтобы выставить напоказ здоровую семейную жизнь при своем дворе: вглазах греческой буржуазии она контрастировала с варварскими пороками и жестокостью, которые процветали при дворах Селевкидов и Птолемеев. Его мать Антиохида была родственницей дома Селевкидов[595], однако сам Аттал взял в жены Аполлониаду – дочь обычного гражданина Кизика, женщину, которая, как говорит Полибий, «заслуживает упоминания и похвалы»: «женщина простого звания, Аполлониада сделалась царицей и сохранила за собой это достоинство до самой кончины не ухищрениями любовницы, но скромностью и обходительностью, серьезным и благородным характером»[596]. Вместо братских раздоров и убийств в семье, которые казались правилом в других царских домах, дети Аттала и Аполлониады явили миру очаровательную картину простоты и естественной любви. Дом Аттала импонировал греческим республикам нравственным чувством, но не меньше – и своей любовью к литературе и искусству. «Пергам,– пишет историк александрийской литературы,– скорее всего, был источником того возобновления аттицизма, которому мы в значительной степени обязаны сохранением шедевров аттической прозы»[597]. Аттал поддерживал тесные связи со многими великими литераторами того времени, особенно с афинскими философами. Афинский поэт Ктесифон получил у него высокую должность на гражданской службе[598]. Царь поощрял и исследования достопримечательностей своего царства. Полемон из Илиона облек свой очерк о местных культах и божествах в форму «Письма к Атталу». Сам Аттал тоже брался за перо: сохранился фрагмент из одной его работы: там описывается определенная сосна в Троаде[599]. Уже упоминалась школа художников, развившаяся под его покровительством. И не только сам Пергам стал городом, который в глазах греков был великолепно украшен памятниками и алтарями в память о галатских войнах: предметы искусств в других городах также говорили о щедрости царя Пергама. Особенно он любил чтить Афины[600]. Если идеал царя-филэллина, на который более или менее стремились походить все наследники Александра, был вообще достижим в жизни, то, казалось, он осуществился в Аттале.

О некоторых моментах наши знания неполны. Каковы были отношения между новой державой в Азии и домом Птолемея, у которого было столько опорных пунктов на берегу? Мы даже не знаем, каковы были отношения между Атталом и Селевком. Был ли царь, правивший на Оронте, рад видеть, как в Малой Азии поднимается новый правитель, который может уравновесить Антиоха Гиеракса, и как территория, которую он в любом случае не мог вырвать у своего брата, уходит из рук последнего?[601]

Все это время Сарды продолжали поддерживать видимость столицы Селевкидов. Сколько там правила Лаодика, мы не знаем. Согласно Аппиану[602], в конце концов она была убита Птолемеем Эвергетом[603]. Двор, где она царила, как сказано, продолжал существовать как двор царя Антиоха[604]. Если Аттала поддерживал эллинский элемент в Малой Азии, то Антиох был тесно связан с варварскими державами. Он женился на дочери вифинского царя Зиаэла[605]. Он также, как мы видим, был союзником Митридата и, видимо, незадолго до его смерти даже хотел жениться на дочери понтийского царя, то ли после своей вифинской царицы, то ли одновременно с ней – мы не знаем. В любом случае дочь Митридата (по ее имени – Лаодика – можно предполагать, что ее матерью была сестра Антиоха) в какой-то момент оказывается в его руках[606]. Среди писидийцев у Антиоха тоже были друзья; Логбасис, выдающийся гражданин Селг, был среди близких ему людей, и именно в Селгах среди писидийских холмов выросла и расцвела понтийская царевна Лаодика, на которой он, видимо, хотел жениться[607]. Даже с армянским царьком Арсамом у него была близкая дружба[608].