Анна Австрийская. Первая любовь королевы - Шарль Далляр

Он опустил портьеру, и на этот раз гостиная сделалась действительно пуста. Шпион думал, что ему нечего более подслушивать. Он ошибался. Не прошло и нескольких минут, как в гостиную вошла очаровательная и взволнованная герцогиня де Камбалэ, набожная племянница кардинала. Потом почти тотчас же появился герцог Анжуйский и сел возле нее на диване.

Но прежде чем мы займемся ими, нам надо вернуться в залу в ту минуту, когда герцог де Монморанси и герцогиня де Шеврез выходили оттуда, то есть в ту минуту, как все столпились там, чтобы посмотреть, как великолепный Букингем танцует с королевой. Когда герцог подошел к Анне Австрийской, музыканты заиграли не балет, а навану, испанский и любимый танец Анны Австрийской, который она танцевала превосходно.

Анна Австрийская была сильно взволнована, и несмотря на ее власть над собой как женщины и королевы, это волнение обнаружилось румянцем на лице и быстрым движением груди. Два знаменитых танцора сделали первые фигуры наваны так изящно, так легко, так грациозно, что восторг обнаружился тихим говором, который не сделался шумен только из уважения. В эту минуту занавесь маленькой трибуны, скрытой драпировкой, тихо была раздвинута длинным костлявым пальцем, и показалась бледная голова кардинала. С этого места Ришелье мог видеть все, почти не будучи видим. Впрочем, внимание так было сосредоточено на танцующих, что кардинал не подвергался опасности быть замеченным. Никто в зале не приметил раздвинувшейся драпировки, никто не угадал присутствия кардинала за бархатными складками. Глаза его преосвященства подобно двум карбункулам сверкали ярче бриллиантов Букингема и следили за всеми движениями королевы. Анна Австрийская с увлечением предалась танцам. Приготовленная заранее герцогиней де Шеврез всем восхищаться в герцоге Букингеме, считать его единственным человеком, которого она могла бы полюбить, упоенная сотнями глаз, устремленных на нее, Анна Австрийская забыла на минуту, что она королева, и помнила только, что она женщина и испанка. Это забвение длилось только несколько мгновений, но оно должно было лечь страшной тяжестью на всю ее жизнь. Томно опираясь на руку Букингема или танцуя напротив него, под его очарованным взором, она поднимала на него глаза, утопавшие в сладострастной влаге, и не раз пальцы ее переплетались с пальцами самонадеянного англичанина, как будто выражали слишком нежное чувство. Сколько улик для такого проницательного наблюдателя, как кардинал! Он не сомневался, что между герцогом и супругой Людовика XIII уже существовали отношения, которые могли дойти до самой тесной короткости. Все его подозрения превратились в уверенность. Как дать верное понятие о ярости, возбужденной этим убеждением в сердце страшного министра?

Танец продолжался час. И этот час Ришелье оставался на своем посту, раздираемый мучениями оскорбленной гордости, придумывая планы мщения. Раз двадцать за этот час ему хотелось вызвать короля из игорной залы, привести его к танцующим и показать ему королеву в объятиях Букингема. Но каждый раз он умел преодолеть этот бешеный порыв. Опасение огласки останавливало его в минуту действия. Резкие и прямые поступки не согласовались с лукавой и хитрой натурой кардинала.

Когда танец прекратился, при восторженных возгласах всего собрания, бархатная занавесь закрылась. Ришелье исчез. Чрез несколько минуть его долговязая фигура появилась в дверях залы. Его физиономия, недавно такая мрачная и расстроенная, приняла выражение благосклонности. С улыбкой на губах он подошел к английскому посланнику и дружески благодарил за его присутствие, назвал его своим любезным собратом и пожал ему руку.

— Возвратитесь, любезный собрат мой, — прибавил он, кончая, — воротитесь к красавицам, взоры которых упрекают меня, зачем я слишком долго удерживал вас.

Пожав Букингему руку в последний раз, Ришелье удалился, кланяясь вокруг с любезным видом всем преклонявшим головы на его пути. Таким образом он прошел мимо двойного ряда гостей, почтительно расступавшихся пред ним, три первые залы. Но, чтобы войти в свой кабинет, к которому он направлялся, он должен был пройти через зеленую гостиную, где тогда занимались дружеским разговором герцог Анжуйский и герцогиня де Комбалэ. В ту минуту, как кардинал хотел поднять портьеру, закрывавшую вход, тихий говор двух голосов, хорошо ему знакомых, остановил его. Он прислушался. Портьера была слишком толста. Одни невнятные звуки доходили до него. Только присутствие двух голосов наедине имело, вероятно, для него значение довольно ясное, потому что улыбка осветила его физиономию и он прошептал:

— По крайней мере, с этой стороны все, кажется, удается.

Потом, как человек благовоспитанный, который не хочет застать никого врасплох, он громко кашлянул. Приняв эту благоразумную предосторожность, он вошел. Собеседники обратили внимание на предостережение. Они находились на приличном расстоянии. Герцог Анжуйский стоял в двух шагах от дивана, на котором сидела герцогиня де Комбалэ в весьма приличной позе. Ришелье сделал движение удивления, искусно разыгранного при виде принца.

— Неужели ваше высочество уже устали танцевать? — сказал он с самым любезным видом.

Герцогиня де Комбалэ поспешила ответить:

— Пред танцами со мною сделалось головокружение, принудившее меня укрыться здесь, куда его королевское высочество удостоил проводить меня.

— Теперь прошло? — спросил Ришелье с родительским участием.

— Да, я теперь совсем оправилась и могу наслаждаться удовольствиями вашего праздника.

— Прекрасно. А поблагодарили ли вы его высочество за его одолжение?

— Герцогиня вознаградила меня свыше моих заслуг, позволив мне наслаждаться ее обществом, — любезно сказал герцог Анжуйский.

— Стало быть, все к лучшему, — отвечал кардинал с добродушной улыбкой.

Почтительно поклонившись брату короля, а племяннице сделав дружеский знак, он скромно удалился.

— Что же вы не поцелуете меня, дядюшка? — спросила герцогиня де Комбалэ, когда увидела, что он дошел до конца гостиной.

Легкая, как птичка, она бросилась к нему.

— Дитя! — сказал кардинал.

Он остановился и родительски поцеловал ее в лоб. Герцогиня де Комбалэ воспользовалась той минутой, когда кардинал наклонился к ее лицу, чтобы шепнуть ему на ухо:

— Идет восхитительно!

Внезапная охота поцеловать дядю не имела другой цели, как иметь возможность потихоньку от принца сообщить дяде это интересное сведение. Кардинал принял его с бесстрастной физиономией. Но прежде чем он переступил за порог своего кабинета, он украдкой посмотрел на молодую женщину. «Только бы шло не очень скоро», — подумал он.

Последние слова, которыми герцогиня де Комбалэ обменялась с герцогом Анжуйским, оправдывали опасение кардинала.

— Вы видите, как я солгала для вас.

— Надо сказать правду, что вы исполняете это прекрасно.

— Злой принц!

— Злой! Через несколько часов я докажу вам всю свою признательность.

— Я хочу не вашей признательности.