Моя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина

Что улыбка на его крупном смуглом лице до сих пор расцветает, когда он замечает стройную женщину, а ладное тело готово к прыжку при виде достойной картины.

Что его руки жадно и безоглядно хватают им причитающееся: курительную трубку, свежий холст с потеками краски, женскую грудь.

Безжалостно залезают под блузку, терзают в руках сигаретную пачку, мнут в сухих восточных ладонях купюры, проникают под юбку, во влажную плоть.

Что белые зубы разжевывают гранатовый фесенжан, губы с умеренной долей слюны вбирают в себя женский рот в затяжном поцелуе, челюсти сжимаются и на лице выступают умозрительные желваки (о, сосредоточенный, солидный Садег знал, как не выдавать своих чувств!), когда цены на арт-аукционе растут.

Целыми днями я просиживала теперь перед экраном компьютера, пытаясь понять, как ему удалось всех обхитрить.

В Интернете мне попалась история про махинаторов, выкопавших на кладбище мертвое тело и выдавших его за неумершего (и явно неумного), застрахованного на миллион долларов человека.

Как они тащили это мертвое тело домой, что говорили свидетельствующему смерть коронеру, какую лапшу вешали на уши страховым клеркам, неясно. Но вскоре их грубая, гробовая подтасовка раскрылась, и зачинщики оказались в тюрьме.

Но ведь, получается, можно, но ведь были примеры, попытки…

А вдруг подобный трюк проделал и Свет Любви?

Вдруг он где-то нашел никому не нужное, дряхлое, мертвое тело?

Вдруг, потащив за ноги, доставил в мертвецкую на окраине города и, повесив на грудь сумочку с документами, таким образом выдал его за свое (в моей памяти оно было по-прежнему молодое, в воображении — страстное и ненасытное, в моей нынешней жизни — недостающее. Ах, наши непрорезиненные встречи, бьющие меня восхитительным электрическим током; сладким соком затопляющий насекомых цветок-убийца; мой мед и ловушка; смертельный магнит)?

Все эти подразумеваемые мной сложные схемы со страховым полисом, планы побега, подмена живого отжившим, а также сексуальная сатисфакция, которую я ощущала, раздевшись и погасив в комнате свет, а затем установив перед собой светящийся ноутбук с его увеличенной фотографией, так что все предметы в комнате уходили на второй план и только его неземной образ мерцал — вся эта небесная нега, все эти оргазмы, которые становились с каждым днем все интенсивней и ярче — все это помогало мне верить: он жив.

* * *

Оказывается, расчлененная змея может кусать.

Проведенные исследования показывают, что если вы помашете каким-нибудь предметом перед отрезанной головой гремучей змеи в течение часа после ее смерти, она попытается напасть на этот предмет.

Анджей Бржезински, герпетолог из Академии Наук в Сан-Франциско, предполагает, что эти «вовлекающие живых мертвецов эпизоды», скорей всего, являются рефлексом, вызываемым инфракрасными сенсорами в так называемой «ямке» — органе, располагающемся между змеиной ноздрей и ее глазом, который определяет тепловое излучение тела.

Змея без головы тоже может напасть на ничего не подозревающего человека, так как у нее есть тактильные сенсоры, позволяющие безголовому трупу вспрыгнуть и ударить случайного олуха кровавым обрубком.

«Мертвая змея сохраняет многие из рефлексов, которые у нее были при жизни», — подчеркнул Анджей Бржезински.

Зеркало номер 10

Джаспер Жалейка

Познакомились мы достаточно незаурядно, и этот знаменательный узел знакомства полностью соответствовал его замысловатой судьбе.

Но прежде чем отмотать рулон времени на несколько лет назад, я опишу событие, случившееся в лавке цветочника буквально вчера, в годовщину смерти Света Любви (вот она, ниточка, тянущаяся из могилы; невидимая вязь прошлого и настоящего; забавный эпизод, показавший мне язык — «узор есть»!).

Сценка в цветочном

Развозчик, простой парень с утиным носом и замысловатой, «лесенкой», стрижкой, засунув руки в карманы жилета с вышитым на нем красно-синим гербом и готическими буквами «Krakow», покачиваясь с пятки на носок узких щиблет, разговаривал с кем-то, пока мне не видным:

— Знаешь черненький ресторан? Пока ждал джумбалайю на вынос, пролистнул лежавшую на прилавке толстую книгу и на глаза попалось знакомое имя.

— В народе называемый «районный расовый сборник»? — ответил кто-то из-за бархатных бордовых штор, условных театральных кулис.

— Да, именно он. Тебе что-нибудь говорит имя Джаспер Жалейка?

— С такой фамилией надо не художником быть, а в музыкальном ансамбле играть, — усмехнулся выглянувший из недр магазина цветочник. Волосы у него были сальные; вельветовые штаны в пятнах краски и продраны; верх высоких австралийских рабочих ботинок осыпан каким-то подозрительным порошком белого цвета, то ли тальком от пота, то ли химикатом для цветочных растений, но зато ни у кого нельзя было найти более свежих, тугих и долгостоящих (но не дорогостоящих) роз.

Только что он надувал большой раскрашенный шар, сразу же взмывший под потолок и от малейшего дуновения начинавший громко петь «айлавью», и вот уже наливает воду в стеклянную вазу и выкладывает ее дно черной галькой, а затем ставит в вазу тюльпаны и опрыскивает их из специальной бутылки, в то время как Утиный Нос в Узких Щиблетах продолжает рассказ:

— Книга распахнулась на самой середке — потому что залом. Или, может быть, мистика. И на меня с фото уставился неулыбчивый мужик в кепаре на бэкграунде нарисованных кирпичей.

Утиный Нос взмахнул рукой, задел кипу лежащих на прилавке открыток с поздравлениями к дню Святого Валентина и принялся собирать их с мокрого пола, стирая капли полою жилета (на полу валялись газеты), в то время как надувной шар под потолком неожиданно закричал: «айлавью».

— Девушка, я могу продать шар, вам не надо? — цветочник обратился ко мне, одновременно разворачивая укутанные в газеты розы (газеты падали на пол и он откидывал их ногой) и затем пересчитывая цветы, уже стоявшие за стеклянной дверью «цветочного» холодильника. — Надоело уже это пение. Десять баксов — и ваш любимый человек будет рад!

— Я совсем с другой целью пришла, — ответила я, — и мой «молодой человек» вряд ли сможет обрадоваться такому подарку. Дайте мне еще пару минут, и я выберу подходящий букет.

Заслышав мой русский акцент, Утиный Нос недружелюбно взглянул на меня и, забирая несколько уже готовых аранжировок, закончил рассказ:

— Этот художник изображал кирпичные стены; стены с нарисованными на них тенями людей. Я аж про джумбалайю забыл: сидел, впившись в страницы. И все это время не давало покоя знакомое имя, но не только имя — лицо! Наконец понял: я же его видел в гробу, когда отвозил в церковь букет!

— Давай-давай, тебе сегодня надо развезти по меньшей мере пятнадцать, — подстегнул его цветочник, добавив: — Девушка наверняка пришла для любимого цветы покупать на День Валентина, а ты про гробы.