Жена князя Луны - Наталья Самсонова

Некоторое время провели в молчании – горячая каша с мясом не способствовала разговору. Конечно, в течение дня у них были перекусы: и булочки с соком, и бутерброды. Но это все же не то, что ароматная и наваристая похлебка с ломтем свежего хлеба.

– Оборотни хорошо владеют заклятьем стазиса? – заинтересовалась Каэль. – Или ты нес свежий хлеб с собой?

– Стазис-артефакты, – пояснил Сайрен и встал, – время травяного взвара и волчьих сказок.

– Ура, – мрачно ответила Арфель и подобрала корочкой хлеба остатки каши. – Я не могу больше съесть ни ложки, а голод остался.

– Это потому что ты очень быстро ела, – улыбнулся целитель. – Чувство насыщения приходит не сразу. Потерпи минут двадцать, а там либо место под добавку появится, либо голод исчезнет.

Травяной взвар оборотень разлил в толстостенные глиняные кружки, после чего уселся на ковер и, забавно скрестив ноги, глубокомысленно изрек:

– Думаю, стоит поведать вам старую историю об Искрах. Об Искре Золотой, Серебряной и Зеленой.

Выдержав паузу, Сайрен неторопливо начал рассказывать:

– Золотая искра – это искра жизни. Жизни в самом прямом из всех прямых смыслов: она гонит кровь по венам, она заставляет тело двигаться. Серебряная искра – искра сердца. Если нет в оборотне серебряной искры, то он есть тварь бездушная и на любовь и сочувствие не способная. Зеленая искра – искра поиска. Поиска себя и своего места. И когда мы говорим погасить искру, мы чаще всего говорим о зеленой искре. Если постоянно дергать, доводить, унижать и оскорблять – останутся ли силы, чтобы искать себя? Останутся ли у пекаря силы печь хлеб, если каждый будет говорить ему, что его плюшки самые худшие плюшки на свете?

Сайрен замолчал и сделал несколько глотков. Его слушатели замерли, пытаясь осознать волчью концепцию искр.

– В целом понятно, – отмер Ричард. – Хотя хочу огорчить: кровь по телу гоняет сердце, да и с движением тела все тоже немного не по-волчьи. Зеленая искра – это, я так понимаю, интерес к жизни. Действительно, если сильно давить на человека, то он превратится в куклу. Будет есть, спать и просыпаться, но все это будет обусловлено лишь влиянием извне. Вы полагаете, что невеста, а впоследствии жена нид Энтана будет подводить к этому?

Оборотень пожал широкими плечами и честно сказал:

– Я не знаю. Но мне свойственно всегда предполагать худшее. Мы с Илуором сдружились на фоне этого – он всегда верил в лучше, а я в худшее.

– И кто чаще оказывался прав? – с интересом спросила Арфель.

– А поровну, – улыбнулся Сайрен.

– Эти ваши три искры, – прищурилась Каэль. – И три белых волка, что приходили к нам, – они никак не связаны?

– Вы видели охранителей? – оторопел тин Шторм.

Арфель пожала плечами:

– Я говорила с ними. А видели мы их… Раза три или четыре?

Вздохнув, Каэль допила свой отвар и поставила чашку на ковер:

– Давай считать. Впервые ты их увидела в лесу – это раз. Потом на берегу реки – это два. Потом из окна особняка Ричарда – это три. И ты говоришь, что общалась с ними, – четыре.

– Один из них касался моего живота, – горько усмехнулась леди Льефф-Энтан. – Чувствую себя стручком гороха.

– Кем? – поперхнулась Каэль.

– Ты, когда горох лущишь, шкурки куда бросаешь? – вопросом на вопрос ответила травница.

– Я его не лущу, – недоуменно отозвалась маг-практик, – но вообще, наверное, шкурки на компост. Куда они еще год… Ох, ну ты-то не шкурка.

За границей света раздался шумный вздох. Это хран, не допущенный на ковер, привлекал к себе внимание.

– Я пойду спать, – решила Арфель. – Я не знаю, кому верить, и окончательно запуталась.

– Никому не верь, – зевнула Каэль и поправилась: – Мне верь и Ричарду верь. Больше никому не верь.

– Так и придется, – кивнула травница.

Сайрен проводил ее до шатра, но внутрь не зашел. Пожелал доброй ночи и вернулся к костру. Арфель же, войдя, была сильно удивлена: она ожидала увидеть что угодно, кроме полноценной кровати.

– Действительно, уютно обустроенная поляна, – проворчала травница.

Сон сморил ее мгновенно. Утянул в свои теплые, мягкие объятия, чтобы через полчаса вышвырнуть в реальность.

– Мамочки, – с трудом выдохнула смущенная донельзя Арфель. – Лучше б не вспоминала. Стыд и разврат!

Укладываясь обратно, в сбитую постель, она постановила никогда и никому не рассказывать о том, как прошла ее ночь с Илуором нид Энтаном. Потому что… Ну как такое расскажешь?! Нет-нет, пусть это будет только ее тайной.

Тут она резко повернулась на другой бок. А волк-то тоже помнит!

– Это все воздействие артефакта, – строго сказала себе Арфель и прижала ладони к горящим щекам. – Определенно. Бесстыдство-то какое!

Второй раз уснуть было тяжело. Да тут еще и вздохнул кто-то, шумно и тоскливо. Арфель на мгновение замерла, не понимая, с чего вдруг подруга начала так тяжело сопеть. А через секунду травница с воплем подскочила – сонный мозг вспомнил, что Каэль спит в другом шатре.

В шатре вспыхнул мягкий, щадящий глаза свет, и перед Арфель возник до крайности смущенный хран. Он скорчился у выхода – то ли пытался уйти, то ли там и сидел полночи. В любом случае сейчас он пытался казаться незаметным, но это у него плохо получалось. Сложно не заметить огромный меховой ком с отражающими свет глазами.

– Тебе не стыдно?

Кошмарик опустил морду и выразительно вздохнул. Даже морду лапой прикрыл.

– Может, примешь человеческий облик?

После этого вопроса хран превратился в соляной столб. И это окончательно подтвердило подозрения Арфель.

– Превращайся, – строго произнесла она и подтянула одеяло.

Ее ночное одеяние было простым и функциональным – мягкие штаны, рубашка и теплые носочки. Все-таки лес не то место, где можно позволить себе ночную рубашку. Мало ли придется срочно выдвигаться, а она вся из себя в прозрачном.

– Я жду.

Тяжелейший вздох разнесся по шатру, и хран резко увеличился в размерах. Он больше не был похож на волкособа. Перед Арфель оказался огромный матерый волк. Волчище. Оборотень, поправила сама себя травница, ибо в природе настолько крупных зверей не бывает. Не прокормят ноги волка такого феерического размера.

– Теперь я понимаю, почему тебя выбрали князем Луны, – нервно хихикнув, выпалила леди Льефф-Энтан. – Размер имеет значение, да?

По косматой шкуре оборотня пробежала рябь, и через секунду на полу оказался Илуор нид Энтан. Он был слегка бледен, растрепан и почти гол. Почти – потому что на нем все же были темные грубые штаны.

– К чему этот театр? – спросила Арфель и поспешно отвела взгляд. Вид сильного, тренированного тела возвращал ее назад, в сон. Или, точнее, в ту ночь, когда она безостановочно скользила ладонями по гладкой горячей коже.