Женщины Никто - Маша Царева

У Полины не укладывалось в голове, ну как же можно после такого оставаться с этим человеком, обнимать его, готовить его любимое картофельное пюре, ложиться с ним в постель, надевая ради него парадные кружевные стринги?! Ей казалось, что Валя ловит некий извращенный кайф. По ее мнению, Валентина была готова вывесить на грудь транспарант с банальным лозунгом: «Бьет — значит любит!» и в таком виде отправиться на демонстрацию таких же, как она, униженных, но не желающих считать себя несчастными.

Другая приятельница, светская девушка Олеся, жила в шатком мире, сотканным ее любовником‑наркоманом. Любовник был богатым и статусным бизнесменом, Олеся — нищей манекенщицей из Киева, которой казалось, что она вытянула счастливый билет, пока не узнала, что у ее Димы уже подгнивают вены, что он — полутруп с невероятной силой воли, позволяющей ему кое‑как играть хозяина жизни. Олеся влюбилась и бросилась его спасать. Что она пережила, можно было только догадываться. Даже Димины друзья говорили: брось ты это, ничего не получится, ты молодая красотка, легко найдешь свое счастье, не трать время, ему остались считаные часы, ему все равно, и на тебя ему наплевать. Но как она могла его бросить, после всего, что, как ей самой казалось, между ними было (а на самом деле она же все это и придумала)? Она спасала его три с половиной года, он оказался героиновым долгожителем. Бросила работу, постарела, подурнела, перестала делать маникюр и красить волосы, растеряла друзей. В итоге он, конечно, умер на ее руках. Но она до сих пор не верит, что любила не живого мужика, а призрака, до сих пор считает, что ей было ради чего пустить коту под хвост свою красоту и беззаботность.

Но объяснять все это Анюте?

Она все равно не поймет. Посмотрит своими космическими грустными глазами, печально усмехнется и тихо расскажет о том, какие у Игоря веснушки на плечах, и как он смешно изображает Жанну Агузарову, когда выпьет «Клюковки», и какая волшебная хрипотца вибрирует в его голосе по утрам, и как она любуется его лицом, когда он спит.

Пусть.

Зато сейчас она чувствует себя счастливой по‑настоящему, бескомпромиссно. А там, кто знает…

Зато она, Полина, готова наконец открыть глаза и повзрослеть, в свои почти сорок лет. Ничего страшного, сорок лет — это так ничтожно мало, с ее красотой, с ее возможностями, с новой этой свободой, которую она, как мятную карамельку, с наслаждением перекатывала на языке. Иные всю жизнь существуют с закрытыми глазами, вяло дергаются в паутине стереотипов, а в старости понимают вдруг, что ничего‑то у них и не было, все прошляпили, и это внезапное понимание еще хуже, чем гипертония и артрит.

— Принести вам газет? — спросила стюардесса. — У нас огромный выбор прессы, что вы предпочитаете?

— Спасибо, у меня все есть, — вежливо улыбнулась Полина и достала из дорожной сумочки старый журнал.

Эсквайр, с Клинтом Иствудом на обложке. И небрежно записанным адресом мужчины, которого она совсем не знает, с которым, возможно, у нее ничего не получится, ни флирта, ни любви до гроба, ни случайного секса, ни, возможно, даже дружеского ужина — вдруг он переехал, вдруг его вообще никогда не было, и его образ был услужливо подброшен Полиным воображением. Неважно. Главное — то, что она готова идти вперед.

А может быть, все будет по‑другому.

Полина закрыла глаза и представила, как набирает его номер и как путано объясняет, кто она такая и откуда вдруг на его голову взялась. А потом переодевается в мятое хлопковое платье — простое, мягко охватывающее тело, — и легкомысленную соломенную шляпу, которая совсем не вписывается в модные тенденции, зато так ей идет. Они договариваются о встрече в кафе‑мороженом у набережной, и Поля приходит первая, занимает столик с видом на закат, заказывает три сливочных ванильных шарика и делает вид, что читает журнал, а сама с некоторой тревогой оглядывается по сторонам. И вот он наконец появляется, неожиданно, откуда‑то сбоку, и на нем все те же шорты и теннисные туфли, в которых она его увидела впервые. Хотя, такое вряд ли может быть, он непременно переоденется к вечеру, но в воображении Поля видела его таким. Он удивленно улыбается, говорит, что до самого последнего момента думал, что это розыгрыш, заказывает вино, потому что мужчины сладкое не любят. И они разговаривают — неважно о чем, обо всем на свете — разговаривают, чтобы друг друга лучше узнать или просто приятно провести вечер, чтобы никогда больше друг друга не отпустить, или распрощаться с оговоркой: «Ну, как‑нибудь созвонимся», провести вместе ночь или расстаться у ворот ее гостиницы. Солнце медленно тонет за горизонтом, утягивая за собою красные блики, танцующие на спокойной воде, и с гор подступает чернота, а облака над морем еще смутно малиновые. И тогда Полина, помолчав минутку, говорит что‑то очень важное, что можно будет сформулировать только в прицеле его удивленного взгляда, что‑то о том, что она только что поняла и осознала.

Спокойный средиземноморский вечер прохладным сквозняком дышит Поле в лицо, и Александр набрасывает на ее плечи свой пиджак, от которого пахнет табаком и дорогим одеколоном.

А жизнь только начинается…