Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства - Владислав Гончаров

Вскоре после этого Пашич покинул Белград для участия в избирательной кампании. Последняя была вызвана роспуском скупщины вследствие конфликта с «Черной рукой» по «вопросу о приоритете». Таким образом, когда австрийский посланник барон Гизль 23 июля днем предъявил ультиматум, Пашича не было в столице.

Берхтольд постарался, чтобы Сербия не могла уклониться от выполнения требования ответить не позднее, чем через 48 часов. Ни отсутствие Пашича, ни возможная отставка его кабинета не были приняты в качестве уважительного обстоятельства, дающего право на продление срока. Австрия ссылалась на то, что кабинет, уходящий в отставку, считается ответственным за ведение дел, пока не образуется новое министерство. Желая быть уверенным, что он застанет лицо, которому можно будет вручить ультиматум, и для того, чтобы дать возможность поскорее вызвать Пашича в Белград, Гизль еще утром 23 июля сообщил белградскому Министерству иностранных дел, что между 4 и 5 часами он собирается сделать важное сообщение. В назначенный час в Министерство иностранных дел явились охваченные тревогой Груич и три члена кабинета, которые случайно оставались в Белграде. Они уже отправили телефонограмму Пашичу и заказали специальный поезд для того, чтобы привезти его в столицу. Но Гизль не являлся. Он прислал вместо себя секретаря с просьбой передать, что приедет в 6 часов. Эта отсрочка была вызвана инструкцией, отправленной из Вены в последний момент ввиду сведений, поступивших из Берлина относительно срока отъезда Пуанкаре. Берхтольд желал быть вполне уверенным, что французский президент окажется уже далеко в Балтийском море, когда весть об ультиматуме сможет дойти до России. Поэтому Гизль должен был отсрочить вручение ультиматума на 1 час.

Наконец в 6 часов Гизль прибыл, вручил ноту и сказал: «Если не будет дан удовлетворительный ответ по всем пунктам послезавтра, в субботу, в 6 часов вечера, то я со всем посольством покину Белград». Ему сказали, что трудно ответить на такое важное заявление в столь короткий срок, особенно ввиду отсутствия некоторых членов кабинета. На это Гизль заявил, что в наш век железных дорог, телеграфа и телефона в такой маленькой стране, как Сербия, на это потребуется всего лишь несколько часов и что он уже утром указывал на желательность возвращения Пашича. Затем Гизль, не вступая ни в какие дальнейшие разговоры, отбыл, оставив смущенных министров изучать ноту, которая еще лежала непрочитанной на столе.

Сербские министры приступили к изучению рокового документа. По мере того как они знакомились с его тоном и содержанием, их волнение все более возрастало. Никто не решался заговорить первым. Наконец Люба Иованович поднялся и сказал: «Ну, что же, остается только воевать!»

Очевидно, что о выступлении Гизля необходимо было в первую очередь сообщить сербским дипломатическим представителям в других странах и заявить, что «предъявленные требования носят такой характер, что сербское правительство не в состоянии принять их целиком». Представители иностранных держав в Белграде тоже были немедленно поставлены в известность. К России обратились по телеграфу со специальным призывом о помощи – и, как мы уже видели, Сазонов и Палеолог получили это сообщение на следующий день рано утром, прежде чем они успели выспаться после утомительных франко-русских торжеств. За этим последовала трогательная просьба сербского принца-регента, обращенная к царю:

Он обратился также с просьбой к итальянскому королю, чтобы тот использовал дружеские отношения и уговорил своего австрийского союзника продлить срок ультиматума и умерить требования.

Тем временем члены кабинета, принимавшие участие в избирательной кампании, были спешно вызваны в столицу. Пашич прибыл через несколько часов, в 5 часов утра в пятницу 24 июля. В 10 часов началось продолжительное тягостное совещание, но никакого решения относительно ответа принято не было. Вечером министры собрались снова.

В субботу утром состоялось еще одно заседание, так как надо было дать какой-нибудь ответ к 6 часам вечера. Пашич посетил черногорского и греческого посланников. Первый горячо заверил его, что Черногория пойдет рука об руку с Сербией, но греческий посланник не мог с уверенностью сказать, какую позицию займет его правительство. Премьера Венизелоса не было в Афинах, но он на следующее утро протелефонировал из Мюнхена в Берлин, что если Болгария воспользуется австро-сербским конфликтом и нападет на Сербию, то Греция выступит против такого вмешательства Болгарии. Но гораздо важнее был вопрос о том, какую позицию займут державы Тройственного согласия.

К несчастью для Сербии, эти три великие державы в тот момент не были представлены в Белграде своими посланниками. Энергичный русский посланник Гартвиг, горячий поборник Сербии, скоропостижно скончался за несколько дней до этого, во время беседы с Гизлем, а его преемник еще не прибыл. Британского посланника тоже не было в Белграде, де Грас находился в пути из Лондона в сербскую столицу. Французский посланник заболел нервным расстройством и не показывался, его преемник Бопп только что прибыл из Константинополя и еще не вошел в курс дел. Официальные представители держав Антанты могли только информировать свои правительства о неприемлемых требованиях Австрии и выжидать дальнейших инструкций. Последние поступали медленно – так медленно, что они, по всей вероятности, уже не могли оказать существенного влияния на решение Сербии.

Сазонов имел беседу с сербскими посланником в пятницу около 7 часов вечера и, как говорят, «советовал Сербии проявить в своем ответе максимальную умеренность». Но в сообщении сербского посланника об этой беседе о таком совете ничего не говорится. Наоборот, когда он вышел от Сазонова, он встретил германского посла и сказал ему, что тот «вскоре убедится, что это вопрос, касающийся не только Сербии и Австрии, но вопрос общеевропейский»[91]. Несколько позднее вечером Сазонов телеграфировал своему представителю в Белграде, что если сербы чувствуют себя беспомощными перед вторжением Австрии, то им лучше всего не оказывать сопротивление, а отступить без боя и обратиться к державам с просьбой о защите. Но, как утверждают, все советы Сазонова были получены в Белграде уже после того, как ответ Сербии был вручен Гизлю 25 июля в 6 часов вечера.

Сэр Эдуард Грэй телеграфировал в пятницу в 9 часов 30 минут вечера, что