Играл на флейте гармонист - Влад Стифин

Чу, закутанный в шкуры, молча сидел у огня и часами смотрел, как языки пламени пожирают дрова. Лу суетилась возле очага, подбрасывала в огонь сучья, два раза в день кормила Чу сушеной рыбой, поила его заварными травами, раз в день выходила из дома за новыми сучьями для костра, складывая их недалеко от огня для просушки. Спали они долго, часто просыпались от холода и снова раздували огонь, греясь от него и друг от друга. Он уже больше не целовал Лу, он вспоминал всю свою прошлую жизнь со всеми ее подробностями. Он уже сравнивал Лу и Веню, сравнивал свои чувства, которые испытывал, будучи близким с ними, и все более и более замыкался в себе, жалел себя, Лу и скучал, скучал по тому времени, когда они с Венерой Петровной жили вместе уютно и дружно в большом городе. Скучал по своей работе, по занятиям в институте и никак не мог объяснить себе цель своего существования здесь, среди, может быть, и симпатичных, простых людей, но чужих ему, среди чужой для него жизни.

Лу прильнула к нему и прошептала на ухо:

— Почему ты молчать, не говорить? Я плохо делать?

Она никак не могла понять причину его нового поведения.

— Ты нет любить меня. Я быть плохая?

Он молчал. Он понимал, что надо ей ответить, но что сказать этой молодой женщине? Как объяснить — кто он? Как попал сюда? Что такое «ЗП» и зачем там в лесу люди пилят дрова? И он продолжал молчать, только изредка, когда она, грустно вздохнув, замирала возле него, обнимал и согревал ее, немного озябшую после восстановления почти потухшего огня. Она с благодарностью еще ближе прижималась к нему уже ощутимо заметным животиком.

Самую длинную ночь деревня пережила без проблем. Только Но совсем не поправлялся. Он лежал в доме на шкурах и тихо стонал. Как сказал старик: «Ноги его совсем умирать». Чу и Лу жалели Но. Все жалели его, но сделать ничего не могли. Уже старик сам несколько раз лечил его — все бесполезно, Но не становилось лучше. Ожидали самого худшего — смерти. Зимние умирания похоронами не заканчивались, покойников оставляли замерзать в снегу недалеко от дома, и ритуал прощания с ними откладывался до весны.

* * *

Венеру Петровну поместили в специализированную клинику и по ходатайству Сан Саныча отвели ей комфортабельную палату с почти домашней обстановкой. Единственное, что не соответствовало домашнему уюту, это решетки на окнах, которые, если привыкнуть, со временем становились малозаметными. Но Венера Петровна всей этой заботы о себе практически не замечала. Болезнь ее прогрессировала, она похудела настолько, что Элеонора, посещавшая ее два раза в неделю, уже совсем не узнавала в этой худой, сморщенной старушке прежнюю свою подругу, которую когда-то называли стрекозой. Обеспокоенный состоянием Венеры Петровны ее лечащий врач был вынужден перевести ее на искусственное питание. Самостоятельно она уже более двух недель ничего не ела и находилась в абсолютной прострации, без реакции на что-либо происходящее вокруг. Она тихо лежала неподвижно на кровати, глаза ее были открыты и, видимо, уже ничего не замечая, смотрели, не мигая, в потолок. Иногда, крайне редко, можно было застать на ее губах что-то подобное улыбке — она грезила наяву и что там внутри ее происходило, никому не дано было знать.

«Она лежала на теплом искрящемся песке, на берегу реки. Светило нежаркое солнце. Справа от нее метров в десяти сидел и смотрел на тихое течение воды ее Апо. Она пыталась крикнуть ему, но слова никак не получались. Она открывала рот, но звуки не возникали. Она махала ему рукой, то есть хотела махнуть, но тяжелые кисти рук никак не удавалось оторвать от песка. Она повернула голову влево — вдали в изящном костюме стоял и улыбался Сан Саныч. Он что-то тихо говорил ей, делал знаки рукой, чтобы она подошла поближе. Она хотела встать, но ноги остались неподвижны, как будто прилипли к твердому песку, который почему-то скорее походил на застывший цемент. Она повернулась в сторону Апо и обнаружила множество незнакомых одинаково одетых мужчин. Апо среди них она никак не могла найти».

Слезы появились в глазах, она закрыла их, и кто-то теплой рукой погладил ее лоб.

— Надо жить, надо, дорогуша, — ее доктор, довольно пожилой и видавший виды мужчина, взял ее за запястье и, слушая пульс, продолжал тихонько говорить с ней.

— Ваш Аполлон Иванович будет всегда с вами. Память о нем ваша, и никто ее не отнимет у вас, и с этим надо жить. Жить чтобы жить.

«Она открыла глаза. Ее Апо лежал рядом с ней, загорелый, красивый и, повернувшись к ней лицом, любовался ею. Она видела, что ему нравится ее тело, молодое, гладкое, готовое прижаться к нему и любить его долго, долго».

— Вы, дорогуша, красивая женщина. Вам надо любоваться собой. Вами должны любоваться красивые мужчины. Это интересно. Это будет интересно еще долго. Отбросим уныние, будем жить сейчас, сегодня и каждый день. У вас завтра будут интересные гости. Надо привести себя в порядок. Надо быть красивой. Вы слышите меня, дорогуша?

«Она обняла его и поцеловала в губы. Апо крепко прижал ее к себе и что-то ласковое шептал ей прямо в ухо. Она была счастлива. Солнце играло множеством зайчиков на тихой воде.

Это лето, их первое совместное лето, запомнилось ей радостью и любовью».

— Вы, дорогуша, сейчас немного попробуете вкусненького. Потом мы будем умываться, причёсываться и готовиться к приему гостей. Я вам сейчас пришлю нашу лучшую сестру — мою помощницу. Вы можете поболтать с ней, приятно провести время.

Она впервые за время пребывания в клинике попыталась рассмотреть своего доктора.

— Вот, дорогуша, вы просто молодец. Вижу, вижу, хотите встретить гостей в форме. Вы слышите меня?

Она одними глазами показала, что слышит его.

На следующий день Элеонора обрадовалась ее почти бодрому взгляду. Перемены были налицо — Венера Петровна сидела в подушках, и глаза ее выражали, может быть, еще чуть усталое, но уже явное любопытство. Она еле слышно спросила:

— А где гости? Мне доктор обещал интересных гостей.

Элеонора догадалась, что речь идет не только о ней, и бодро ответила:

— Сан Саныч действительно собирался приехать, но срочные и очень важные дела нарушили его планы.

Венера Петровна понимающе кивнула головой. Элеонора продолжила разговор:

— Голубушка, ты должна его простить. У них там сейчас такая кутерьма, суматоха и нервное противостояние. По мне известным сведениям, там, — она показала пальцем