Призрак замка Тракстон-Холл. Мистические записки сэра Артура Конан Дойла - Вон Энтвистл

– Я же говорил, математика не моя стихия.

– А про ось симметрии не забыл?

Уайльд сосредоточенно наморщил лоб:

– Смутно припоминаю. Что-то я не пойму, Артур, к чему ты клонишь?

– Теперь мне ясно, почему Эдвард Тракстон боялся зеркал.

Конан Дойл порывисто отвернулся и направился в сторону гостиной.

– Идем, Оскар.

Уайльд догнал друга и зашагал с ним в ногу.

– Куда мы?

– Захватим что-нибудь тяжелое, чтобы разбить зеркало.

Уайльд схватил друга за рукав:

– Объясни: зачем?

Конан Дойл был весь во власти своей идеи.

– Мы должны разыскать все до последнего зеркала в доме… и уничтожить.

Вооружившись кочергами, Артур Конан Дойл и Оскар Уайльд вошли в зеркальную комнату. Они боялись пошевелиться и невольно вздрагивали – их окружало множество двойников. Многократно отраженный луч лампы заполнил помещение светом.

– Что теперь? – спросил Уайльд.

Конан Дойл вытащил из кармана бумажку, развернул и показал ему:

– Это зарисовка родинки леди Тракстон. Смотри, рога месяца направлены влево, значит луна растущая.

Он повернулся к большому напольному зеркалу:

– Теперь взгляни на отражение рисунка в зеркале.

Уайльд недоуменно уставился на отражение, и огонек зажегся в его глазах. Он сосредоточенно поджал губы.

– В зеркале изображение перевернуто, и растущая луна становится убывающей!

– Перед смертью Мэрайя приказала служанке принести ворожейное зеркало. Оно поймало ее отражение, а мадам Жожеску говорила, что отражения никогда не умирают.

– Что объясняет отвращение лорда Тракстона к зеркалам?

– Все женщины семейства Тракстон рождаются с лунной родинкой. Вот что интересно: на портрете в холле у Мэрайи она изображает убывающую луну, а отражение в ворожейном зеркальце – нарастающую.

– Да, странно.

– Это еще мягко сказано. Присмотревшись, я понял – изображение на портрете отображается в перевернутом виде. С ним что-то случилось после смерти Мэрайи, будто оно заколдовано. Мне кажется, она продолжает жить, перемещаясь от зеркала к зеркалу.

– Как сказочно.

– Вот почему мы должны уничтожить все зеркала в доме.

– Боже мой, ты уверен? Разбитое зеркало приносит семь лет неудач.

– Нам придется расколотить гораздо больше.

– Очень жаль, – сказал Уайльд, – да, видно, ничего не попишешь. – Он отступил от большого зеркала и кивнул на него другу: – После тебя, старина, ты у нас самый удачливый.

Конан Дойл размахнулся и ударил изо всех сил. Зеркало разлетелось вдребезги. Друзья пошли в разные стороны, усердно орудуя кочергами. Звон стоял оглушительный.

– Семь дет неудач, – причитал Уайльд, разбивая зеркало. – Четырнадцать лет неудач, – посчитал он за Конан Дойла. – Двадцать один год неудач.

Зеркальная бойня продолжалась, пока они не оказались по колено в осколках.

– Стой! – закричал вдруг Уайльд.

Конан Дойл замер с поднятой рукой:

– В чем дело, Оскар?

– Мои вычислительные навыки иссякли. Насчитал уже двести сорок пять лет неудач. Может, остановимся?

Конан Дойл огляделся: все зеркала уничтожены, кроме одного. Он достал из заднего кармана пиджака ворожейное зеркальце. Посмотрел на свое выпуклое отражение в черном диске. Неожиданно обсидиановую поверхность заволокло клубящимся туманом, который собрался в изображение сурового лица Мэрайи Тракстон. Он бросил зеркало, как горящий уголек, занес над ним кочергу и вонзил со всего размаху в самую середину – крак! Трещины расползлись белесой паутиной, и изображение Мэрайи исчезло. Око, пронзающее время, навсегда ослепло. Конан Дойл пинками раскидал его осколки по комнате.

– Двести пятьдесят два года неудач, – простонал Уайльд. – Остаток жизни я проведу взаперти в собственном доме.

– Боюсь, есть еще кое-что.

– Да нет же! – заныл Уайльд, вытирая лоб кружевным платочком. – В этом старом доме не осталось ни единого зеркала.

– Зеркал нет, но есть портрет Мэрайи Тракстон в холле. В нем таится какая-то сила, и пока мы его не уничтожим, замок не избавится от проклятия.

– Идемте, – уговаривал Конан Дойл, – все будет хорошо, доверьтесь мне.

В хмурый предрассветный час они с Уайльдом стояли на верхних ступенях лестницы рядом с фениксами, стерегущими вход. Остальные ждали у подножия. Все взгляды были прикованы к порогу дома, где пряталась в тени Хоуп Тракстон.

– Я… боюсь, – выдавила она дрожащим голосом.

Конан Дойл поднялся к ней и ободряюще протянул руку:

– Держитесь за меня. Солнце еще не поднялось. Обещаю как врач: свет не причинит вам вреда.

Кое-кто из членов Общества тоже поощрял ее вслух. Горничная Агнес стояла позади хозяйки. Она прижимала руку ко рту, на ресницах блестели слезы. Хоуп Тракстон шагнула за порог, и Конан Дойл спустился ниже. Все ободряюще зааплодировали.

Она заслонила глаза рукой и неуверенно выглянула наружу:

– Мир такой яркий.

– Верно, – согласился Конан Дойл, – а вы делаете его еще ярче.

– И у вас вся жизнь впереди, чтобы познать его, – добавил Уайльд.

Взяв обоих друзей за руки, она сделала несколько шажков вниз, пока не поравнялась с ними.

– Никогда мне не расплатиться за все, что вы для меня сделали.

– Ваша светлость, осталось дело, которое можете выполнить только вы.

Он кивнул в центр площадки на подъездной аллее, где Тоби сложил костер из толстых веток и охапки хвороста – надо было только поджечь их. Посреди этой кучи возвышалось нечто прикрытое брезентом. Хоуп и ее спутники спустились по ступеням, Конан Дойл сдернул его, и все увидели портрет леди Мэрайи из холла.

Конан Дойл подозвал садовника, взял у него зажженную свечу и вложил ее в руку Хоуп Тракстон. Она перевела взгляд со свечки на холст с видимым отвращением в фиалковых глазах:

– О, я должна сжечь портрет? Нет, ни за что!

Доктор кивнул:

– Мы разбили ворожейное зеркало и все зеркала в доме. Враждебному духу Мэрайи больше негде спрятаться. Остался только портрет. Если его не уничтожить, проклятие не рассеется, пока стоит замок.

Оскар Уайльд глядел на полотно оценивающе, склоняя голову то так, то этак.

– Ну не знаю, – размышлял он вслух, – картина неплохо смотрелась бы в моей гостиной над французским диваном…