Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

заканчивает неожиданно светлой пафосной нотой, видя возрождающуюся в обществе христианскую человечность:

Так расцелуемся с тобой, прохожий,

…Мы на людей становимся похожи.

Давай еще: «Воистину Воскрес!»

Популярны песни Алешковского «Окурочек» и «Лесбиянская».

Широко известны также песни подпольных поэтов Е. Клячкина, Ю. Визбора, М. Анчарова, А. Городницкого, А. Егорова, Л. Фрайтера, Ю. Кукина, А. Дулова. Огромно количество молодых, еще малоизвестных поэтов-менестрелей, и число их всё время растет. Они поют как свои собственные песни, так и песни народные, современный советский фольклор. В первую очередь – остроумные и злые народные частушки. В этих частушках, как и в анекдотах, раскрывается народное сознание, отношение народа к власти и степень понимания происходящего. Чего стоит, например, лаконичное и насмешливое определение своего отношения к новому правителю:

С неба звездочка упала,

Чистая, хрустальная,

Мы Хрущева полюбили,

Как родного Сталина.

И затем в другой частушке, сочиненной после его падения:

Удивили всю Европу,

Показали простоту,

Десять лет лизали жопу,

Оказалось, что не ту.

Но народ не унывает,

Терпеливо съезда ждет,

Знает, партия родная

Ему новую найдет.

Или отношение к советскому режиму вообще:

Всем хорош советский герб:

Есть в нем молот, есть и серп —

Хочешь жни, а хочешь куй,

Все равно получишь х…

Но центральное место в сегодняшнем советском фольклоре занимают, конечно, лагерные песни. Для понимания русской народной души, для понимания судьбы русского народа этот фольклор дает неоценимый материал. Многие из этих песен, разумеется, далеки от художественного совершенства, но именно в этом их прелесть. В этой безыскусственной неуклюжести непосредственно и искренне раскрывается характер простых многострадальных русских людей. Когда слушаешь песню:

Как вспомню тот Ванина порт

и вид пароходов угрюмый,

как шли мы по трапу на борт

в холодные мрачные трюмы… —

…

так и слышишь голоса певших ее, тех миллионов, что отправлялись в пароходных трюмах умирать на Колыму.

Подлинного, сурового трагизма исполнена песня:

Идут на Север срока огромные,

Кого не спросишь – у всех Указ.

Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,

Взгляни, быть может, в последний раз…

Лихое отчаяние и неунывающая удаль в песне:

Ах, приморили гады, приморили,

И загубили молодость мою…

Или в песне:

Это знает только темный лес,

Сколько там творилося чудес:

На пеньки нас становили,

Раздевали и лупили.

Ах, зачем нас мама родила!

Бодрый комизм и юмор слышится в песне «А на дворе чудесная погода» или в знаменитой сатирической песне «Отец мой – Ленин, а мать – Надежда Крупская».

Но в большинстве песен, конечно, безысходная печаль и горькая жалоба:

Новый год, порядки новые,

Колючей проволокой наш лагерь окружен,

Со всех сторон глядят глаза суровые,

И смерть голодная нас всюду стережет.

Новый год – Москва во мраке спит,

А я по пояс в снегу обледенел…

И как редкий проблеск надежды – вдруг энергичная, захватывающая своим мужественным порывом песня, придававшая силы несчастным и обреченным:

Это было весною, зеленеющим маем,

Когда тундра одела свой лиловый наряд,

Мы бежали с тобою, опасаясь погони,

Ожидая тревоги и криков солдат.

По тундре, по широкой дороге,

Где мчится скорый Воркута – Ленинград.

Дождь мне капал на руку и на дуло нагана,

ВОХРа нас окружила: «Руки кверху!»– кричат,

Но они просчитались, окруженье пробито,

Кто на смерть смотрит смело, того пуле не взять.

Мы теперь на свободе, о которой мечтали,

О которой так много в лагерях говорят.

Мы теперь на свободе, нас теперь не поймают,

Нас теперь не настигнет автомата разряд…

В некоторых песнях известно, в каких местах они возникли и где первоначально пелись. Таковы, например, «Колымский гимн» («Я живу близ Охотского моря»), «Тайшетский гимн» («Привезли на бан и сгрузили там») и знаменитая песня о Таганской тюрьме:

Таганка – все ночи, полные огня,

Централка – за что сгубила ты меня?

Таганка – я твой бессменный арестант

Погибли юность и талант в стенах твоих.

Современный советский фольклор как нельзя лучше говорит о том, что за фальшивым фасадом подспудно теплится народный дух и народное творчество. Но это – тема другой книги. Исследование современного русского фольклора, всех его жанров, всех вариантов одной и той же песни, по-разному звучавшей в разные годы и в разных местах, – такой труд рассказал бы нам многое о подлинной, неумирающей жизни народа.

XII. К вершинам

Десять лет назад, когда самиздат еще только набирал силы, подавляющее большинство западных критиков относилось к нему скептически, утверждая, что если и не по темам и идеям, то во всяком случае по своему художественному уровню подпольная литература мало чем отличается от бесцветных официальных соцреалистических произведений.

Питер Бенно, например (в сборнике «Soviet Literature in the Sixties», New York, 1964), уверенно предрекал, что в ближайшее время в самиздате вряд ли можно будет увидеть выдающиеся и оригинальные произведения. Его выводы были логичны и разумны: за 5-10 лет литература не создается. Но жизнь опрокинула эти расчеты. Россия, давшая в прошлом одну из величайших литератур мира, пробудилась от оцепенения и снова начала свое восхождение к вершинам. Страна стала осмысливать свой трагический пятидесятилетний опыт. Сильное духовное брожение охватило русское общество. О том, насколько сильно стремление осмыслить прошлый опыт и найти выход из тупика, насколько сильна тяга к иным, запретным духовным и культурным ценностям, к иным идеям, можно судить хотя бы по такому простому факту: на черном рынке в Москве одна книга Бердяева или Франка стоит 50–80 рублей (более чем полумесячная зарплата среднего врача или инженера), изданный в Нью-Йорке трехтомник Мандельштама стоит 450 рублей (четырехмесячная зарплата!), Библия – too рублей и т. д.

Русская литература снова заговорила в полный голос, вновь обрела размах и широту дыхания, она снова вернулась к своим старым и извечным темам –