Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

(Поэма греха).

Стихи Коржавина представляют собой редкий пример того, как политически насыщенная, злободневная поэзия может, тем не менее, быть настоящей поэзией.

«Несмотря на то, что в моей жизни даже в творчестве прямые взаимоотношения с временем, с его духом, надеждами, преступлениями занимали слишком много места, были едва ли не основной чертой моей духовной биографии, – говорит Коржавин, – несмотря на это, я… считаю критерием поэзии то, что называю – пушкинским началом. Под этим я подразумеваю свободное и обобщенное гармоническое мироощущение, когда поэтическая суть жизни – пусть печальной, пусть даже трагической – открывается без всякого внешнего напряжения, свободно и легко, в самом простом и обыденном, во всем. Разумеется, такая поэзия выражает и время, но это происходит чаще всего как-то попутно, далеко не всегда становясь темой и никогда – главной творческой задачей, сутью внутреннего замысла… Хотя политический факт никак не может быть сутью художественного произведения, он вполне может стать его темой, ибо коренные закономерности и связи бытия проявляются в нем, как во всяком другом факте жизни».

Именно потому, что общественные проблемы составляют стержень духовной жизни Коржавина (не исчерпывая ее, однако), и именно потому, что гражданские мотивы пронизаны у него сильным лиризмом и искренней взволнованностью (примеры подобного слияния можно найти разве что в поэзии Некрасова), ему удалось создать этот редкий образец политической поэзии.

Вообще же политические темы очень часто фигурируют в подпольной поэзии, но редко это бывают хорошие стихи. Исключение представляет, быть может, лагерная тема, которая в подпольной поэзии, как и во всей самиздатовской литературе, очень широко представлена. Здесь следует упомянуть таких поэтов, прошедших через концлагеря или по сей день еще там находящихся, как В. Шаламов, П. Востоков. И. Авдеев, И. Пашков, Г. Черепов, Л. Бородин, Н. Колосов, В. Соколов, Юрий Домбровский (талантливый писатель, автор известной повести «Хранитель древностей», опубликованной – но не целиком – в «Новом мире» в 1964 году, и многих неопубликованных прозаических произведений), Даниил Андреев, сын Леонида Андреева, высоколирический поэт (во время его ареста в 1947 году была конфискована и уничтожена рукопись его романа «Кремль»), Анатолий Радыгин, написавший во Владимирской тюрьме (в 1971–1972 гг.) несколько интересных «Венков сонетов», Александр Петров-Агатов, осужденный в 1969 году во второй раз (первый раз отбывал в лагерях двадцать лет: с 1947 по 1967 г.) на семь лет за свои стихи (откровенность приговора была необычной для советского суда, стремящегося всегда создать хотя бы видимость «подрывной деятельности» обвиняемого или «злостной клеветы»: Агатову вменялись в вину его стихи «К Богу», «Колымский тракт», «Все будет так», «Все мечутся», «Московский Кремль», «Зачумленный», «На смерть Сталина», «Плач жены», «Предсказание», «Ванино»).

Известны даже целые рукописные поэтические сборники, составленные подпольно в лагерях заключенными-поэтами (как, например, альманах «Троя-68» и «Пятиречье», в которых участвовали П. Антонюк, Л. Чертков и другие).

Много существует анонимных лагерных стихов, наиболее известные из них: «Мы шли этапом, и не раз…», «Он был в такой глубокой тьме…», «Когда я буду умирать…», «Дорога в Каргополь» и др.

В самиздатовской поэзии находит свое отражение переживаемое сегодня Россией религиозное возрождение. Циркулируют среди верующих и неверующих подпольные стихи священника Дмитрия Дудко. Тему Бога, моральные проблемы, решаемые в христианском духе, разочарование в марксизме и отвращение к материализму – всё это можно встретить почти у всех русских поэтов сегодня, но у некоторых это приобретает специфический славянофильский оттенок, например, у А. Березовского, В. Козичева, С. Нестеровой, В. Ковшина, А. Барковой, И. Авдеева, Н. Рубцова, В. Соколова, А. Васюткова и др. Православие и национализм, сливаясь с неприятием сегодняшней советской действительности, соединяют идеализируемое прошлое России с надеждами на ее будущее:

Я не такой тебя хочу.

И будь я правый,

Будь я вольный,

Я предпочел бы кумачу

Печальный гомон колокольный…

…Я весь в ушедшем и неставшем,

В том, до чего не доживу.

(А. Березовский)

При оценке поэзии гораздо в большей степени, нежели при разборе прозы, проявляется субъективность восприятия, и поэтому, не имея возможности дать здесь детальный разбор творчества огромного числа поэтов, мы, вероятно, лишь бегло упомянули или даже вовсе пропустили кого-то, кто, на иной взгляд, заслуживает гораздо большего внимания. Утешиться можно лишь надеждой на то, что кто-то возьмет на себя труд написать большую книгу о сегодняшней русской неофициальной поэзии.

XI. Менестрели

Необычайные уродливые условия существования культуры в сегодняшней России порождают и необычные, неизвестные другим странам в нашем веке формы искусства: искусство подпольных поэтов-певцов и подпольный же, неофициальный песенный фольклор. Контроль над всяким творческим самовыявлением и давление власти на творческую личность, лишающее ее возможности пользоваться современными средствами массовой культуры, возвращают искусство к гомеровским, доисторическим формам, к устному творчеству. Это устное творчество, впрочем, имеет и свои преимущества, оно рождает подлинное общение и единение людей, восстанавливает нарушенные прямые и естественные человеческие связи, оно, собственно, и вызвано потребностью в таком общении. При господствующих в обществе двоемыслии и фальши, при уродливой двойной жизни, когда ложь становится необходимой нормой общественного поведения, люди испытывают сильную потребность уйти от официальной лживой «показухи» в недосягаемый для власти свой укромный подпольный мирок, где можно быть самими собой. Но по мере того как официальная идеология всё более разлагалась и утрачивала последнее доверие, власть чувствовала невозможность заставить людей верить официальной пропаганде и требовала от них уже лишь соблюдения внешнего декорума, правил игры, так сказать, а люди становились всё смелее.

Если раньше люди осмеливались говорить откровенно лишь в узком кругу друзей, то сегодня уже рассказывают антисоветские анекдоты прямо на работе, за спиной у начальства; на молодежных многолюдных вечеринках подпольные певцы поют свои песни, и молодежь подпевает им хором. Проходя в воскресенье мимо какого-нибудь рабочего или студенческого общежития, можно слышать через открытые окна громко звучащие песни кого-нибудь из «менестрелей», записанные на магнитофон. Если становится известным, что у кого-то в гостях в определенный день будет Галич или Высоцкий, то набивается полная квартира народу, буквально битком, люди, стоя вплотную друг к другу, слушают целый вечер песни с огромным вниманием, с большим эмоциональным напряжением. Песня, больше чем любой другой вид искусства, воздействует эмоционально, рождает чувство общности, близости. Когда звучит голос поэта-певца, обращающегося прямо к присутствующим, или когда все хором подхватывают припев безымянной лагерной песни, создается атмосфера свободы, люди начинают дышать вольно, они начинают чувствовать себя смелыми, достойными, они громко бросают вызов деспотической власти.

Югославский писатель Михайло Михайлов, побывавший однажды в Москве на одной из таких молодежных вечеринок,