Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев
Шрифт:
Интервал:
Первый был вопрос – свободу Африке! —
А потом уж про меня – в части «разное», —
рассказывает герой, —
Ну, как про Гану – всё в буфет за сардельками,
Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами,
А как вызвали меня, я свял от робости,
А из зала мне кричат – давай подробности!
Но смышленый герой знает, что требуется отвечать в подобных случаях:
И в моральном, говорю, моем облике
Есть растленное влияние Запада…
Потом секретарь райкома партии мирит героя с женой, и они идут в ресторан выпить «за советскую семью, образцовую». Советская пропагандная «борьба с аморальным поведением» предстает здесь во всей своей чудовищной аморальности.
Замечателен цикл песен «Истории из жизни Клима Петровича Коломийцева, мастера цеха, кавалера многих орденов, депутата горсовета». В песне «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира» раскрывается вся механика организации «народного единодушного» волеизъявления. Климу Петровичу по ошибке дали не ту бумажку с речью, и он выступил с «гневным осуждением» от имени женщин, но никто даже не заметил грамматической неувязки – такой степени формализма достигла уже вся эта «показуха», которую никто давно не воспринимает всерьез.
В другой песне рассказывается «О том, как Клим Петрович добивался, чтобы его цеху присвоили звание “цеха коммунистического труда”, и не добившись этого, запил». А не добился он этого по той простой причине, что цех его выпускает колючую проволоку «на весь наш соцлагерь». В песне «О том, как Клим Петрович восстал против экономической помощи слаборазвитым странам» поразителен конец: Клим Петрович, образцовый рабочий, преданный советской власти, «кавалер многих орденов, депутат» и прочее, рассказывая о поездке с официальной делегацией в Алжир, вдруг проговаривается:
И вся жизнь их заграничная – лажа!
Даже хуже, извините, чем наша…
«Даже хуже»! Феномен двоемыслия, о котором так хорошо писал Орвелл и который так глубоко проанализирован самиздатовским философом Д. Нелидовым[179], показан здесь с удивительным психологизмом. И вообще образ рабочего Клима Петровича, этого нового советского человека, порожденного советской эпохой, невежественного, обманутого пропагандой, преданно служащего «своей» власти и в то же время инстинктивно чувствующего всю ложь и всю несправедливость этой власти, обрисован с большой выразительной силой и убедительностью.
Колебания советской политики в вопросе «десталинизации», вся ее половинчатость и непоследовательность раскрываются в трагикомической «Балладе о том, как едва не сошел с ума директор антикварного магазина № 22 Копылов». Старушка приносит в комиссионный магазин пластинки с речами Сталина, директор, которому
И взять нельзя, и не взять нельзя —
То ли гений он, а то ли нет еще?!
Тут и в прессе есть расхождения,
И, вообще, идут толки разные, —
находит всё же выход: он покупает пластинки за свои собственные деньги. Но весть об этом быстро разносится, и к нему приходят целые толпы с такими же пластинками.
Советский антисемитизм высмеивается в песне «Рассказ, который я услышал в привокзальном шалмане» – о том, как коммунист Егор при по лучении паспорта в шутку попросил записать «в пункте пятом», что он еврей, и о последовавших за сим трагических для героя последствиях.
Песня «Отрывок из репортажа о футбольном матче между сборными командами Великобритании и Советского Союза» раскрывает изнанку советского спорта, политизированного и используемого в целях пропаганды.
Жизнь советской правящей элиты, живущей «за семью заборами» под охраной, в окружении многочисленной прислуги, и пользующейся всевозможными привилегиями, с едким сарказмом изображается во многих песнях Галича («За семью заборами», «Тонечка» и т. д.).
Огромной популярностью пользуются также песни Булата Окуджавы[180], воскресившего традицию «городского романса». В отличие от Галича, витийствующего, актерствующего, Окуджава задумчиво напевает вполголоса свои грустные лирические песенки о ночной Москве, о московских старых переулках и двориках, где висит на веревке белье и «где рыжая по крышам жесть», о печальных и одиноких людях. Герой Окуджавы —
Человечек задумчивый,
Всем наукам печальным и горьким обученный.
Окуджава поэтизирует и романтизирует повседневный быт:
У Москвы у реки, в переулке Глубоком,
Дульцинеи взирают из окон,
Ждут, когда возвратятся с работы
Донкихоты.
Это стремление уйти от серости и неприглядности жизни, приукрасить ее, найти в ней какую-то скрытую красоту и даже таинственность —
О, Москва на рассвете
Чудесами полна, —
стремление это находит горячий отклик у не очень притязательной части публики, которой не знакомы иные пути облагораживания постылой действительности или бегства от нее. Поэтизация действительности у Окуджавы дается не только через задушевную лиричность и романтическую грусть, но и через туманную недосказанность, многозначительность, полупрозрачный подтекст. Многозначными иносказаниями и метафорами полны такие его популярные песни, как «Черный кот», «Солдат бумажный», «Замок надежды», «Ночной разговор», «Как научиться рисовать», «Магическое два» и т. д.
Таким же недосказанными намеками даются у Окуджавы и политические темы, впрочем, довольно редкие у него. Например, о трагедии Польши:
Пройдут недолгие века – напишут школьники в тетрадке
Все то, что нам не позволяет писать дрожащая рука.
Или: «Хватило бы улыбки, когда под ребра бьют», – о необходимости терпеть преследования властей. А пошлая ложь официальной демагогии и непоследовательность советской пропаганды так изображена в знаменитой «Песенке о дураках»:
Вот так уж ведется на нашем веку —
На каждый прилив по отливу,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!